Слышите ли? "…ещё немного, и автор будет говорить нотами, как Моцарт"

 

 
                                                                                   ***

Наталья Рубанова. «Хулигангел, или Далеко и Навсегда»: Нетленки, тленки и монопье. – СПб.: Лимбус Пресс, ООО «Издательство К. Тублина», 2022. – 472 с. – Авторская серия «Тёмные аллеи XXI век». ISBN 978-5-8370-0911-2

***

Сборник малой прозы Натальи Рубановой "Хулигангел, или Далеко и навсегда" затейлив и прихотлив. От его прочтения вполне можно получить чистое, не осознающее себя читательское удовольствие. Лирическое такое. Но лучше попробовать разобраться, как это сделано, а через это аккуратно приблизиться к пониманию, о чём, собственно, книга.

Итак, оглавление говорит нам, что тексты сборника делятся на нечто удивительное – нетленки, тленки и монопье. И если с последними всё понятно даже по названию, то с двумя первыми можно попробовать поразбираться. Хотя, нет. Верхоглядно ничего непонятно и про монопье. Впрочем, по порядку.

Нетленки, во-первых, есть сюжеты вечные, нетленные. Обыгрываемые (или отыгрываемые) по-новому – но всё-таки вечные.
Так, начинается всё со страшненькой сказки про Дивачку, которую стихии наделили умом, талантом, красотой – да вытрясли для равновесия всю душу. Из судьбы Спящей красавицы – собственной осмысленной, счастливой жизни – именно мы (в качестве старой феи Карабос) вычёркиваем самое важное.

Дальше – больше. По мере прочтения всего цикла нетленок сложно отделаться от эмоции, которую можно назвать "изумлённым узнаванием". Будь то вольные вариации из Блока ("Язык Анны Вернер") или очередная гофман-стори (томившаяся в соцсетях и недавно высвобожденная Григорием Служителем) о любви к котам, которые "понимают всё и лучше, чем люди" ("Нормальный человек").

Во-вторых, они, нетленки, всё-таки светлые, счастливые. Не-тлен. Даже если поначалу всё будет не очень хорошо. Даже если обведённое прямо в тексте рамочкой "проф. Рыков" (табличка на двери кабинета, беспечно объясняет нам рассказчик) хулиганисто намекает нам на дальнейшую судьбу героя, и "за ним уже выехали" ("Вспышка").

Наконец, в нетленках много музыки. Ибо она, музыка, не подвержена никакому тлену и побеждает его. Проявляется это, во-первых, в обилии специальных терминов (к примеру, в одном из текстов наличествует не банальный лейтмотив, но лейттема). Во-вторых, в ритмической организованности как текстов (по отдельности), так и речи, из которой эти тексты, собственно, и состоят. Можно, к примеру, ритмически воспроизводить стук колёс поезда – здравствуй, Акутагава ("Чешуекрылые"). Или по-другому. Судите сами – не музыка ли ("Училка"): "Школка бледная и музыкальная, пусть так и не говорят. Кира яркая – и потому  диссонирует. Кира видит киндеров с портфелями, нотными папками, мамками и няньками, ведомых приблизиться (т а к  не пишут! – плевать, к а к  пишут!) к чистому и светлому, а ещё – к несказанному, синему, нежному. "Шизариум" –  Кира раздевает глазами входную-выходную дверь, докуривает, входит".

Заметьте, как читается: никакой звуковой вымученности вторичного постмодерна. Всё на своих местах. Здесь много будто бы необязательного и избыточного, но это не так. Это такая музыкальная джазовая импровизация, только перенесённая на речь. Импровизация в музыке – не произвольная отсебятина. Это, как говорит нам словарь музыкальных терминов, спонтанное изобретение мелодичных сольных линий или партий аккомпанемента. Да, спонтанное. Но – изобретение. И ещё одно "но" – мелодичных.

Из этого, кстати, растёт и стремление автора к интерпретациям чего-то уже знакомого читателю, о чём мы уже писали. Чтобы начать импровизировать, сначала нужно от чего-то, как от печки, оттолкнуться. От неоспоримой классики ("Стена", конечно, лучше "Тошноты"), от советского мультика про Красную Шапочку или известной скороговорки, афоризма, цитаты – дело десятое. Но точка отсчёта нетленкам определённо нужна: это заложено в саму их природу. Ибо это такой язык – ещё немного, и автор будет говорить нотами, как Моцарт в последней нетленке ("Далеко и навсегда").

Что ж, хорошо. А тленки?

Тленки, что логично, почти всегда о смерти – всамделишной или символической. И о прочих различных областях тьмы. Начинается всё с трёх "Идиотских сказок". Сюжет их можно кратко пересказать так: "Жил-был Username. И погиб, кроваво так. Вот и сказочке конец". Но и сюжеты остальных тленок тоже не отстают.

А ещё тленки лаконичнее, компактнее нетленок: кроме, пожалуй, истории про оборотней. Если из нетленок сыпались, сверкая, брызги и искры, то у тленок всё в плане композиции строго и выверено. Пиршество и расточительная чрезмерность сменяется аскетизмом.

Что удивительно, героини нетленок в основном дамы, музы. Клары и Фиры, Эллы и Геры, Соньки и Летки – порхают, воздушные. Даже в самых невыносимых условиях. А вот в тленках скучно живут и, кряхтя-охая, падают в бездны и гибнут снурые мужики – ванванычи, витюни, многоликие безымянные рассказчики.

Тленки и нетленки поют разными голосами, но свою тему и в своём регистре. Вместе они образуют прихотливую оркестрованную полифонию: такой вот, понимаешь, контрапункт.

А что же монопье? Это соло такое, от первого лица. Если где-то и сокращается дистанция между автором и героем/рассказчиком, то именно здесь. Главы монопье зовутся "доками" (doc.), а её реалии – со всеми этими днями милиции и дефицитными апельсинами эпохи застоя – будто бы почти, пардон за тавтологию, реалистичны.

Разумеется, всё это самые очевидные, поверхностные рассуждения. Углубляться в цветущую сложность "Хулигангела" можно долго, и это очень увлекательно – попробуйте сами. Хотя, повторимся, можно и просто читать прозу Натальи Рубановой как сборник лирики.

P. S. Кто-то может посетовать, что в рецензии якобы ничего нет о сюжетах-фабулах книги, о злосчастном нарративе. Это не так. Имеющий уши (и слух) да услышит.