В годы советской власти в доме селились и вовсе высшие чины государственной номенклатуры, включая даже "кровавого прокурора" Вышинского. Ну а сегодня всякая уважающая себя контора мечтает снять – пусть и по самой высокой цене – апартамент в здании, которое с первого же дня его существования называли никак иначе, как "домом Нирнзее". Зовут так и сегодня. Во всяком случае те, для кого история Москвы, ее камни и ее тени – совсем не пустой звук, а та самая "живая старина", что, как, быть может, ничто другое, делает нас причастниками вечного. Тем более уж, если говорить о том, что история именно этого дома – одна из самых загадочных страниц в хронике нашего города.
Судьба архитектора
Удивительно, но, в отличие от его творения, фотоизображений самого г-на Нирнзее не найти даже у записных исследователей столичного градостроительства. Правда, говорят, что Эрнст-Рихард имел некое предубеждение против фотографии, что была в небывалой моде на рубеже 19-го- 20-го веков, причем не только против того, чтобы его самого снимали, но и против фотографирования его домов. Считал это плохим знаком, предвещающим чуть ли не смерть и погибель. Так что представить, каким был этот невероятно креативный градостроитель, мы можем разве что по редким воспоминаниям современников, что рисовали его, как человека внешне интересного и даже привлекательного, хотя и чуть более тучного, чем стоило бы быть бонвивану. Впрочем, женившись на девице Варваре молодой архитектор "остепенился", мужем был верным, а отцом – добрым.
После строительства знаменитого дома на Тверской, тотчас же прозванного среди москвичей "тучерезом", семья не только сама поселилась под его крышей, но и получила статус домовладельцев. И если стать потомственным почетным гражданином, каковым был, например, купец 1-й гильдии Малюшин (что владел не то что домами, но целыми кварталами в районе от Каретного ряда и до самой Сухаревской площади), и не представлялось возможным, но "решпект" был все же немалый. А вот счастья не было.
Фото: mascaron.orgСводы собственного детища странным образом угнетали и давили, бунтовало, как бы, детище, и из-за толстых и могучих стен его, как и в огромных широких коридорах небоскреба то слышались неизвестные голоса, то ужасающие и леденящие душу шорохи, а то и вовсе мелькали под самой крышей неизвестной природы огоньки … Что уж говорить о том, как зловеще манили вниз лестничные пролеты. Говорят, что Нирнзее-младший в один далеко не прекрасный день соблазну-то и поддался – и именно таким образом и свел счеты с жизнью. А иные приписывают такую же смерть и самому строителю-немцу, жена которого вначале в доме своего мужа подвернула ногу и слегла с травмой, потом сошла с ума, а потом куда-то и вовсе исчезла. Не дом - а загадка. Хоть детективный сериал снимай. Да, знать, и снимут, дайте только срок. Не пропадать же такой-то фабуле. А интригу, уж, будьте уверены, лихой брат-кинематографист разовьет, дай Боже. Детектив, да еще и с мистикой! Впрочем, и не без политики. Потому как, немца Нирнзее, разумеется, подозревали в шпионаже в пользу Германии. А тут еще и сам Распутин из северной столицы пожаловал, дом…освящать – а что было делать, когда священники отказывались идти к нехорошему дому...
Словом, не выдержал градостроитель таких напастей, и сам шагнул… То ли прямо с крыши, то ли с самой высокой лестничной площадки. Впрочем, есть и куда более "вегетарианская" версия судьбы архитектора. О том, что предприимчивый немец, имевший, кстати, собственный выезд (в виде шикарного "роллс-ройса"), и состоявший (вместе с адвокатом Холодным – мужем первой красавицы немого экрана Веры) членом чрезвычайно модного и престижного Московского автомобильного общества (руководимого самим князем Феликсом Юсуповым), уплыл в Нью-Йорк. Кстати, заметим, что и там тоже он строил небоскребы. Хотя, может, и не в Нью-Йорк, а в… Словом, скрылся за границу. Помните, как благородный русский разбойник Владимир Дубровский… В самом коротком романе Пушкина.
Фото: ljrate.ru
А дом — дом зажил своей жизнью. Без чудес уже теперь. И – без мистики. Так бывает.
Дитя архитектора
Вознесшийся над Москвой гигантской несокрушимой доминантой, дом сей стал одним из последних творений Нирнзее, создавшего едва ли менее самого Матвея Казакова или Осипа Бовэ, но в отличие от них не оставившего по себе ни года рождения своего, ни смерти. И это в 20-ом-то веке!
Но как сказал устами своего героя, сиречь Воланада, писатель Булгаков:"Как причудливо тасуется колода"… И, ведь, именно в этом доме (у художника Моисеенко) Михаил Афанасьевич познакомился со своей третьей женой и первой красавицей столичного бомонда Еленой Сергеевной Шиловской, и здесь же Мастер встретил свою Маргариту.
Фото: commons.wikimedia.orgВ подвале шумела театральная жизнь, выплескиваясь на полосы утренних газет вечерними сенсациями первого театра-кабарэ "Летучая мышь". На крыше в одноименном ресторане летом дегустировали французскую кухню прямо под открытым небом, а маститый режиссер дворянин Гардин, открывший "urbietorbi" Веру Холодную, снимал натуру в любое время дня и ночи. Вид с 40-метровой высоты на город был ни с чем не сравнимый. Ну а, впрочем, снимал он, как вскоре уже выяснилось, натуру во всех смыслах уходящую… Приближался "грядущий хам".
Новой власти не требовался ни театр пародий "Летучая мышь" (некоторые из артистов которого составили потом костяк труппы Театра сатиры), ни деликатесный ресторан (к самому именитому советскому квартиранту дома Нирнзее – прокурору Вышинскому – еда поднималсь на персональном лифте прямо из подвала на кухню, где ее вначале дегустировала кухарка, апотом уже и сам сталинский сатрап.
Фото: pultz.livejournal.comНо как говорил незабвенный Экклезиаст – "И это пройдет". И прошло! И увидели керамические панно прославленного "мирискуссника" Головина (кои, среди прочего, составляют орнамент знаменитого дома) новые времена и новых хозяев жизни.
Прочно застегнулся на десятки кодовых замков некогда дом с привидениями, а сегодня еще один олигархический муравейник, превратив малогабаритные квартиры в огромные пентхаусы. Панно снаружи, слава Богу, не тронули, лифты, что ненавязчиво и сладко возвращают нас в эпоху ар-нуво, тоже остались. прежними. По крыше время от времени вместо режиссера-дворянина Гардина ходят пилигримы, считающие своим долгом приобщиться к прекрасному, хотя кино снимают сверху и сегодня. Когда небоскрёб-юбиляр уже никак не конкурент размерами своими не то, что новомодному пресненскому Сити, но даже и замшелым новоарбатским башенкам-коробкам. Зато вот уж бэкграундом…
…Так что я уверен, что вы придете сюда. Теперь-то уж обязательно. Не сможете не придти. Признайтесь, ведь вы уже подумали об этом. А мысль - о, мысль материальна. И пусть здесь давно уже не было чудес, но изящные головинские панно хранят о них память. И хотя не осталось живых свидетелей — ни одного! — но никуда не делись…тени. И в ухоженных руках мессира Воланда все так же причудливо тасуется колода…
