Сейчас я заново взялся перечитать роман – и получаю огромное удовольствие. Какая радость, веселье и, говоря современным языком, — позитив. Хотя казалось бы! Автор повествует об истории своей семьи: годы войны и сталинщины, городок в северном Казахстане, кругом лагеря и нехватки, современный русский писатель должен бы нагнать жути и мрака — но, видимо, недаром Чудаков был виднейшим специалистом, доктором филологических наук и автором монографии (переведенной на английский), посвященной творчеству Чехова. Хотя поэтикой, ладом и светлотой своей он ближе к предмету, который всю жизнь изучала его жена,
Мариэтта Омаровна — к стилю и слогу Михаилу Афанасьевича Булгакова. Посему и лишним не кажется подзаголовок к произведению: "роман-идиллия".
Изначально роман назывался "Смерть деда" — и верно, дед автора, могучий старик, учитель и знаток всего на свете, не принявший советской власти, но приспособившийся к ней и всю семью спасший, находится в центре повествования. Вот и на моей любимой 69-й в одном из многочисленных переизданий (Время, 2012):
"…Бабка рассказывала, что когда она приносила деду завтрак (в трех салфетках — шерстяной и льняной — чтоб не остыл, и белой накрахмаленной, сверху), то нельзя было понять, перерыв или урок — во время занятий у деда сидели кто где хотел — на подоконниках, на полу, некоторые при решении задач предпочитали бродить по классу, как на популярной картине передвижника Богданова-Бельского "Устный счет". Недавно Антон прочел в журнале "Америка" статью о новейшей методике преподавания в младших классах — со снимками. Все выглядело точь-в-точь, как у деда и на картине передвижника, только у деда не было ковров и толстых разноцветных полиморфных пуфиков, разбросанных у американцев по всему интерьеру — видимо, в них особенно проявлялось новейшее слово современной педагогики…"
Николай Богданов-Бельский. "Устный счет". Фото из открытых источников.
Автор возражал, когда его роман называли "мемуарами" — наверное, там много додумано, домыслено, по-писательски докручено, вот и родной город главного героя мальчика, а потом юноши и взрослого Антона, не Щучинском называется, как в жизни, а Чебачинском (чебак – плотва на местном диалекте). Но главное — панорама жизни нашего двадцатого века, с загнанным дворянством и интеллигенцией и половодьем простонародья и инородцев является во всей красе, но при этом педалируется не тяжелое-унылое-страшное, а, напротив, — радостное, вещное, умное, чувственное, благородное. Истинное удовольствие вещь читать и перечитывать!
И страшно жаль, что роман стал единственным, по сути, художественным произведением автора. Как раз только что отметили печальную дату: третьего октября исполнилось двадцать лет, как Чудакова не стало. Нелепая смерть вырвала из рядов, как мог бы, наверное, он сам, мастер иронии и самоиронии, написать в собственном некрологе: возвращался из гостей, на лестнице в подъезде перегорела лампочка, оступился и разбил голову. Двадцатый век с его нехватками и необустройством все-таки догнал его.
