Ноймайер продолжил традицию большого сюжетного спектакля, наполненного и даже переполненного разного рода подробностями. Но не захотел застревать на точном следовании роману – в смысле внешних примет, обстановки и костюмов. Он перенес действие в наши дни. И в неопределенное место. Где-то. Соответственно переосмыслен сюжет. В новом спектакле Каренин (Семен Чудин) – "политик, стремящийся к переизбранию", а граф Вронский (Денис Родькин) – неясно кто, то ли спортсмен, то ли военный. Стива (Михаил Лобухин) – богатый плейбой в джинсах, Долли (Анастасия Сташкевич) – зачуханная домохозяйка с шестью детьми. Самое разительное превращение претерпел Левин (Денис Савин). У Ноймайера он похож на американского ковбоя. Или фермера из Айовы. Клетчатая красная рубашка, шляпа с полями, резиновые сапоги, в которых Левин придет на собственную свадьбу. И копна сена под луной, на которой герой возлежит и рядом танцует "экологически чистое" соло, пока звучит песня на английском, про "Moon Shadow". У Левина и трактор есть, разъезжает прямо по сцене. Правда, косит он по старинке – косой.
Фото: Дамир Юсупов/пресс-служба Большого театраПервое, что нужно сделать зрителю на спектакле Ноймайера каким бы этот спектакль ни был, это вспомнить, что перенос действия - нормальная, даже рутинная практика в мировом музыкальном театре. Российскому зрителю, с его "мы это проходили в школе", готовностью уличить иностранца в незнании наших реалий и повышенным – в принципе- консерватизмом, без уразумения права художника зрелище не сразу и переварить. Или переварить, но с некоторым усилием, успеху которого может помочь сходство "Анны Карениной" с балетами всенародного любимца Бориса Эйфмана. Достаточно посмотреть одноименный спектакль Эйфмана – и заметишь типологическую близость постановок. Кстати, упрек в незнании реалий, даже если вы найдете много "блох", здесь не сработает. Потому что, кроме православной иконы над кроватью сына Анны, ничто особо не указывает на действие в России.
Другое дело, зачем действие вообще переносить. Из прошлого в наши дни. Ради смены внешней картинки? Так это дело нехитрое. Балет построен так, что вопрос "зачем?" преследовал автора этих строк весь вечер. Ноймайеру, по его словам, важно показать, что фабула и ее смыслы актуальны на все времена. Но принципы построения "Анны" совершенно те же, что были, например, в исторически-костюмной "Даме с камелиями" того же автора. Правда, любопытен выбор музыки. Это Чайковский, (потому что современник Толстого), Шнитке (как и Петр Ильич, в нарезке) и Кэт Стивенс (в фонограмме). Первый отвечает за лирику, второй – за смятение, третий - за философское "ковбойство" Левина. Такая партитура-лозунг подчеркивает иллюстративность и без того достаточно буквального действия. От буквальности не спасают периодически возникающие символы и аллегории. А дирижер Антон Гришанин еще и старался поддать "жирных" эмоций, Шнитке, например, противопоказанных.
Фото: Дамир Юсупов/пресс-служба Большого театраПосле поднятия занавеса мы видим митинг сторонников Каренина (с плакатами на французском языке). Вот ликующий электорат, вот охранники в темных очках, сам политик, в дорогом костюме, его натужно улыбающаяся холеная жена в модном платье и румяно-образцовый ребенок. Счастливая ячейка общества, напоказ . Но мы-то знаем, что это не так, поэтому доза червоточинки тоже есть. После вполне очевидной, всё разъясняющей пантомимы следуют танцы – Каренина (Семен Чудин) и его жены (Светлана Захарова), вместе с сыном, здесь великовозрастным (Григорий Иконников), но с повадками восьмилетнего. Танцы, надо сказать, мало что прибавляют к уже показанным мизансценам. Так строится почти весь балет: сперва мимическое разъяснение, потом – то же самое – танцем, который красноречив до крайности. Пируэты и прыжки "с отчаянием", мелодраматически "дрожащие" пуанты, нервические заломы рук, "надрывы" в красиво изогнутой спине, пируэты "некуда деваться из круга", душераздирающие поддержки со сползанием по фигуре партнера, томные "обвисания" на руках, голова женщины под коленом мужчины, много катаний по полу и любимый прием хореографа – проползание персонажей под мебелью. Уже сказано, что "выражение: "Терять голову от любви" или "Падать в омут с головой" у Ноймайера становится ощутимым". Буквальным, можно добавить.
В изображении очевидного Ноймайер весьма дотошен, отчего автору этих строк в какой-то момент стало скучновато. Правда, случались и забавные казусы. Вронский, любитель спорта в трусах и майке, с полотенцем на плече, именно в таком виде сталкивается в городе с Анной. Еще до ее поездки к брату. Видно, пробежку по улице совершал – и столкнулся. И станцевал в трусах дуэт с уставшей от холодности мужа женщиной. А может, ей грезится сильный полуголый мужчина, и Вронский в белом мундире, встреченный потом – воплощение грез наяву. Или эпизод с рождением внебрачной дочери, буквально показанным (корчи Анны на кровати с аккомпанементом четырех акушерок, в финале – сверток с младенцем) и завершенным странной мизансценой – трио роженицы с любовником и мужем, которые прямо в ботинках залезают к ней на кровать. Это, простите, не работает. Что в прямом смысле, что в переносном. Разве что смех вызывает.
В этом спектакле так много всего. Неизменные белые конструкции декораций (они для всего), которые крутят туда и обратно. Двери в конструкциях - в эти проемы все время входят и выходят (знак общей душевной тревоги). Бокс и лакросс (он вместо скачек). Супрематизм на стенах дома Анны. Муж Каренин, читающий газету, в то время как жена мается. Голый (в плавках) Стива в постели с гувернанткой. Потом он же в одной брючине, вторую не успел нацепить, танцующий с разъяренной Долли, швыряющей в изменника пакетом с продуктами и бьющей его в пах. То же Стива, крутящий романы с балеринами Большого театра (они в "пачках"). Кити (Дарья Хохлова) в смирительной рубашке(??), сходящая с ума картинно, словно персонаж из Бедлама. Станционный мужик, символом рока бродящий по двум действиям (прием, для балетов "Анна Каренина" вполне стандартный). Посещение Карениной оперы "Евгений Онегин", где героиня ассоциирует себя с Татьяной, а Вронский нагло прогуливается перед носом Анны с княжной Сорокиной. И штамп из штампов, виденный сто тысяч раз – паровозик ребенка, который ездит по авансцене туда-сюда. Все эти призывы к психологизму в итоге скользят мимо сознания, складываясь в бесконечный перебор деталей. В финале Анна, естественно, гибнет, проваливаясь под сцену в люк, то есть в пропасть, но это не совсем конец, поскольку будет еще многозначительная сцена с главными персонажами, которые как нам показывают, продолжат жить, как кто может. У края пропасти. Ну, и паровозик проедет еще раз. Сходя с рельсов, конечно.
Фото: Дамир Юсупов/пресс-служба Большого театраГлавное достоинство балета – уровень его исполнения. Все, от эпизодических акушерок до главных героев, танцуют прекрасно. Труппа Большого театра вытягивает зрелище на уровень первоначального замысла Ноймайера – сделать спектакль не об адюльтере девятнадцатого века, а о людях и их проблемах. Во все времена. Везде.
