Многоликий Николай Некрасов

Рассмотрю один свежий вклад в "некрасововедение". К 200-летию Некрасова литературный журнал "Новый мир" проводил конкурс эссе его памяти с 26 сентября по 31 октября 2021 года. Призом победителям стала публикация в декабрьском номере журнала. На конкурс поступило 117 эссе, все доступны на сайте "НМ". Редакция определила 11 победителей, чьи работы вышли в печатном варианте: Сергей Зеленин, Александр Костерев, Александр Марков, Ольга Гречухина, Игорь Федоровский, Ирина Максимова, Галина Михайлова, Игорь Сухих, Леонид Дубаков, Михаил Гундарин, Иван Родионов.

Каким предстает Некрасов в глазах этих авторов?


Памятник Некрасову в Ярославле. Фото: yarwiki.ru.

Для историка Сергея Зеленина из Вологды Николай Некрасов – прежде всего один из родоначальников революционно-демократического направления русской литературы XIX века. Недаром, напоминает публицист, советским школьникам буквально вколачивали в голову, что Некрасов – не только талантливый поэт, но и "страдатель за народ". С этим последним определением автор категорически не согласен. "…нельзя не отметить, что, описывая в стихах народные горести, сам он жил довольно хорошо, не зная никаких страданий, за что его и обвиняли в двуличии… "Поет о нужде крестьян, а сам довел своих бывших крепостных до того, что те приходили жаловаться на него княгине Белосельско-Белозерской", возмущался писатель Иван Гончаров, человек консервативных взглядов. Жил поэт в бельэтаже, ездил в каретах, играл в карты с министрами", - пишет Зеленин. И добавляет неприятную деталь: мол, на запятках кареты самого Некрасова были вбиты гвозди остриями вверх – чтобы уличные мальчишки "вместе" с ним не катались. Свидетельство об этом оставил поэт Афанасий Фет, известный недруг Некрасова. При этом в наследии Некрасова было издевательское стихотворение против "русских филантропов", которые таким образом "совершенствовали" свои экипажи. Еще Зеленин напоминает о том, что Некрасов воспевал подавление польского мятежа 1863-1864 годов. "Не отказывая ему в поэтическом таланте, мы должны видеть его таковым, каким он был на самом деле", – резюмирует Зеленин. В глазах этого автора Николай Некрасов не только не "прогрессист", каким его показывало советское литературоведение, но и лицемерный двуличный тип в повседневной жизни.

Петербургский литератор Александр Костерев подхватывает эстафету Зеленина, подробно рассматривая один случай некрасовского "двурушничества" – написания поэтом оды генералу М.Н. Муравьеву "Бокал заздравный поднимая…". Михаил Николаевич Муравьев, известный также по прозвищу Виленский, пользовался у либерально настроенных современников репутацией палача и людоеда. Именно он подавлял восстание в Польше, направленное на восстановление Речи Посполитой, и проводил в Северо-Западном крае жесткую политику русификации. Костерев подробно анализирует историческую ситуацию, пытаясь если не оправдать, то понять Некрасова, которого за столь явный "прогиб" перед властью прогрессивные современники буквально запозорили. Николай Некрасов выступил со стихами не сразу после подавления польского мятежа, а в 1866 году, в обстановке сгущающихся репрессий после первого в российской истории покушения народовольца Каракозова на царя Александра II. Причем в узком кругу, на обеде в Английском клубе (почетным членом которого сделали Муравьева-Виленского). Таким образом поэт и издатель пытался спасти свой журнал "Современник" от закрытия, действуя по совету старшины клуба графа Строганова. Забегая вперед: попытка оказалась напрасной.


Михаил Муравьев-Виленский, Губернатор земель Белорусских. Фото: Яндекс.Дзен.

"Верноподданные" стихи Некрасова не сохранились, и к нашему времени выдвинута версия, что запавшая в народную память строка "Бокал заздравный поднимая…" вовсе не ему принадлежит, а Ивану Никотину. Костерев приводит в своем эссе вариант, который, возможно, прозвучал из уст Некрасова:

Велик твой подвиг… и вздохнет…  (далее еще много строк. – Е.С.)

Костерев считает, что поведение Некрасова в той ситуации заслуживало если не поддержки, то понимания, и, кстати, что современники, в конце концов, его поступок приняли. Но если говорить о "портрете" Некрасова, то он и у этого автора выходит человеком чрезвычайно гибким, готовым в интересах дела на любую крайность.

Для поэта и драматурга из Екатеринбурга Ирины Максимовой Некрасов в первую очередь – "Игрок, ипохондрик, плакальщик". Эти три слова вынесены в название ее эссе, а посвящено оно в основном Некрасову-картежнику. У автора выходит, что Некрасов был картежником "генетическим", потому что его прапрадед, прадед и дед проигрывали тысячи крепостных душ за одну ночь. А отец поэта не проигрывал – исключительно потому, что старшие поколения его разорили. Некрасову удалось возродить "родовую традицию" и даже разбогатеть благодаря фарту в игре. Она видит Николая Алексеевича не то чтобы профессиональным шулером: "Его успех – это точный расчет, холодный ум и знание человеческой природы". Автор приводит несколько правил, помогавших Некрасову выигрывать в карты. И тут же упоминает его депрессии, отразившиеся в стихах и удивительные для расчетливого и хладнокровного рассудка. То есть нас опять возвращают к двойственности натуры Некрасова – но у Максимовой это именно амбивалентность, многогранность характера, а не двуличность.


Флигель усадьбы "Грешнево", которую Некрасов вернул себе игрой в карты. Фото: cdb-yaroslavl.ru

Журналист из Кемерова Игорь Федоровский пишет о востребованности Некрасова в наши дни, возлагая вину за то, что так мало мы читаем нынче этого поэта, на нас же самих: мол, инфантильны мы, не признаем гражданственности и вместо искусства потребляем водичку из мертвого озера (так называется роман Некрасова, написанный в соавторстве с Авдотьей Панаевой). Для этого автора Николай Алексеевич – поэт и гражданин, и доказательство его гражданской позиции налицо: "…Некрасов выискивал, высматривал, вытягивал за уши русских литераторов, не давал потонуть". Федоровскому вторит режиссер учебного кино и телевидения из Санкт-Петербурга Галина Михайлова. В эссе "Потерянная книга" она утверждает: "…деятельность Некрасова как издателя и редактора не менее значима, чем его творчество. В течение тридцати лет он стоял во главе русской журналистики". Михайлова приводит список авторов, "раскрученных" Некрасовым: Достоевский, Тургенев, Толстой, первые публикации которых состоялись в "Современнике", Герцен, Островский, Салтыков-Щедрин, Гончаров, Григорович, Глеб Успенский, сотрудничавшие с журналом. И Николай Чернышевский, чью рукопись романа "Что делать?" Некрасов потерял по дороге в типографию. Издатель не растерялся: дал объявление о вознаграждении за находку, посулил 50 рублей серебром (весомая сумма!) – и получил рукопись назад от какого-то мелкого чиновника, чье имя история не сохранила. Эта потерянная книга и поставленная в честь того давнего события петербургская уличная скульптура составляют лейтмотив текста Михайловой. Но удачливый редактор и издатель не мог не быть талантливым менеджером!.. Так к портрету Некрасова добавляются деловые качества.

Некоторые авторы рассматривают не столько самого поэта, сколько его наследие и вклад в литературу. Профессор РГГУ Александр Марков в эссе "Дошли бы мужики до столиц?" куда меньше пишет о Некрасове, чем о его незавершенной поэме "Кому на Руси жить хорошо?" и пытается реконструировать ее возможный финал, впрочем, признавая, что все его размышления не более чем предположения.  Анализу этой же поэмы, заголовок которой стал крылатым выражением, посвятил свое эссе "Кому на Руси жить хорошо: версии Некрасова" и литературовед Игорь Сухих. В нем содержится любопытный эпизод, поведенный кем-то из современников поэта: якобы, сам Николай Алексеевич на свой же вопрос ответил с улыбкой и с расстановкой: "Пья-но-му!".


"Потерянная книга". Автор фото: vk.com/chtodelat55

Едва ли не революционна точка зрения писателя Ольги Гречухиной. "Некрасов стал одним из первых поэтов, заложивших основы русской "городской" поэзии начала ХХ века, а созданный им образ "города грехов", объединивший мрачную атмосферу современного поэту урбанизма с острыми социальными проблемами, по сути, предвосхитил появление западного "черного романа" (ставшего позднее основой для фильмов-нуар) и графических романов-комиксов конца ХХ – начала ХХI веков, также породивших целые кинематографические вселенные. …в "городской" лирике поэта есть уже все типичные элементы, составившие впоследствии стилистику жанров нуар и триллер". По-моему, Некрасова как автора триллеров (и даже предвосхитителя их!) никто еще не представлял. Ольга Гречухина берется за эту задачу, что называется, с карандашом в руках и находит в стихах поэта свидетельства и нуара:

 

и триллера:

 

 

В последней фразе своего эссе Гречухина именует Некрасова "мастером психологического напряжения". Этого у него, пожалуй, не отнять… В представлении филолога Леонида Дубакова из города Шэньчжэнь (Китай), "Николай Некрасов смотрит в темноту – туда, где страшно и больно" – и даже любит читателей "поражать этой темнотой".  Вот и еще один штрих добавился к литературному образу поэта.  

Иллюстрация Н. Дмитриева-Оренбургского к стихотворению Некрасова "Еду ли ночью по улице темной…", 1863 год.
 

Наверное, самый оригинальный литературоведческий подход к фигуре Некрасова нашел поэт и критик Иван Родионов из Камышина (Волгоградская область). Он создал текст с заглавием "Muscas: летящие на смерть приветствуют тебя" и подзаголовком "Заметки о насекомых в лирике Николая Некрасова". Выбранная тема удивляет своей узостью и даже некоторой вычурностью – но классическое литературоведение и не на такие детали обращает серьезнейшее внимание. Родионов тоже серьезен. Он подсчитал по полному собранию сочинений Некрасова 1981 года в 22 томах, что мухи упомянуты в стихах поэта 13 раз (автор приводит название каждого стихотворения с насекомыми), пчелы – 9 (в это количество входят и журналы "Пчёлка" и "Северная пчела"), комары – 5, бабочки и мошки – по три, муравьи, клопы и кузнечики – дважды, наконец, блохи, вши и тараканы – единожды. Из контекста всех тех стихов, где фигурируют мухи, критик выводит, что "некрасовская муха олицетворяет собой быструю и верную смерть". Чаще это не насекомые как таковые, а различные употребления метафоры "мрут как мухи". "Муха… становится у Некрасова насекомым трагическим, обреченным… И получается. что Николай Некрасов… невольно окружил ореолом некоторой самурайской героики одно из самых нелюбимых человеком насекомых - … Муху Настоящую". Эссе, при всей своей обстоятельности, читается иронично, мухи в лирике Некрасова отождествляются с крестьянами, которым (тоже по данным советской школьной программы) этот лирик впервые в русской поэзии дал голоса. Но если даже это была и шутка, то она удалась.

 

Особняком стоит в этом ряду эссе Михаила Гундарина "Изобретатель невроза": оно объединяет личность и поэтику Некрасова, производя вторую непосредственно из особенностей первой. "Некрасов стал творцом канона, благодаря которому мы и ждем от поэзии совсем иного, чем ждали его современники.  …изобрел новейшую, действующую по сю пору психологию русской лирики. "Изобрел психологию"… как … вскоре после его смерти психологию изобретет Фрейд. Я говорю о базовом наборе чувств, эмоций, реакций и т.п. и базовом наборе вариантов их проявлений в поэтическом тексте.  …Некрасов изобрел невроз, который породил огромную  часть новейшей поэзии", - утверждает Гундарин. В доказательство своей позиции он приводит одинаково надрывные стихотворные обращения Некрасова к женщине ("Я знаю: ты другого полюбила, / Щадить и ждать наскучило тебе..."), к непоименованным "врагам", каковыми, видимо, становились все окружающие ("Пусть клевещут язвительней, / Я пощады у них не прошу") и к революционной общественности ("Уведи меня в стан погибающих / За великое дело любви").

Сотрудники журнала "Современник". Фото: fb.ru
 

В трактовке Гундарина: "…некрасовский поэтический невроз – даже не фрейдовский, а сразу лакановский. Фрейд, как известно, считал, что невротика можно и необходимо излечить, вернуть к "нормальности". Сделать рядовым несчастным обывателем. А вот по  знаменитому выражению Лакана, невроз это вопрос, который задает субъекту бытие. Поэтическая речь есть попытка –  нет, не ответить на вопрос, но уйти от ответа, вытеснить его,  заболтать. То есть, по сути все же ответить, только в такой – странной, нелогичной, поэтической – форме. Можно смело утверждать, что такого в русской поэзии до Некрасова просто не было. …Думаю, именно Некрасову, а не Достоевскому,  поэзия ХХ века (тот же Блок) в первую очередь обязан умение трагедийное вписывать в бытовое". С этим наблюдением сложно не согласиться.

 

Может быть, такое свойство таланта Некрасова обусловлено событиями его жизни, как предполагает Гундарин. Может быть, оно выросло из всех тех противоречий натуры поэта, о которых написали авторы "Нового мира". А может быть, просто "дух веет где хочет" и заставляет поэта глаголать как хочет (дух, понятно, не человек). 

 

Эти одиннадцать текстов о Некрасове представляют настолько разные фигуры, что хочется вспомнить фразу Сергея Довлатова: "Боря трезвый и Боря пьяный настолько разные люди, что они даже не знакомы между собой". И всё же эти элементы мозаики складываются в общие черты: почти все авторы упоминают "невротичность" Некрасова, сделавшую его неприятным человеком, но большим стихотворцем, некоторые убедительно доказывают оригинальность его поэтического дара, а многие указывают на добрые дела, совершенные этим малосимпатичным человеком. Может быть, и "невольно", то есть параллельно с достижением личной выгоды и удовлетворением собственных амбиций – но все же вошедшие в историю русской культуры как непреложный факт.

Диафильм "Генерал Топтыгин" (1974). Фото: mix-pix.ru
 

Если бы я писала  эссе о Некрасове, то рассказала бы о совсем простой вещи – своем первом соприкосновении с творчеством этого автора (собственно, потому и не стала писать, понимая, что у каждого есть такой "дебют"). Для меня Николай Некрасов начался в дошкольном детстве со стихотворения "Генерал Топтыгин", которое очень любил и порой цитировал фрагментами мой дедушка. Ямщик Федя ехал в обратный путь порожнем, нагнал "вожака с медведем" Трифона и поддался на его уговоры подвезти – за "лишний шкалик", а не по доброте душевной. В первом же кабачке Трифон и Федя засели надолго, а медведя оставили в санях. Тот устал, замерз и рявкнул, лошади испугались и понесли (получается, их даже не привязали!). Тройка убежала далеко, потому что в дороге медведь то и дело рычал, а лошади пугались пуще: " Верст пятнадцать на весь мах / Бедные отдули!". Необычный экипаж прибыл на станцию, где старый смотритель сослепу решил, что приехал генерал в медвежьей шубе – и начал перед ним лебезить, предлагать "водки или чаю", проследовать в избу. "Генерал" в ответ лишь рычал. Посмотреть на дивно сердитого вельможу собрался народ, а смотритель спрятался, не желая стать объектом начальственного гнева… Примечательно, что до тех пор, как прибежали вожатый с ямщиком, а это заняло два часа, смотритель так и не понял, что в санях сидит вовсе не человек. Но все кончилось хорошо:

 

 

Именно эти последние строчки дедушка со вкусом произносил, когда ему что-то не нравилось. Маленькая я просто смеялась над путаницей. Повзрослев, поняла: это длинный анекдот о национальном русском характере. "Генерал Топтыгин" не служил доказательством большой любви Некрасова к своему народу, которому он якобы "лиру посвятил". В этом стихотворении звучит не лира, а "кимвалы бряцающие". Ведь в нем собраны все отрицательные качества простых людей – небрежность, надежда на авось, лизоблюдство, холуйство, преклонение перед власть имущими и, разумеется, пьянство. Ну, а по другим стихотворениям Некрасова понятно, что он не питал иллюзий и относительно людей своего круга. Так что в моих глазах Некрасов – еще один глубоко желчный русский поэт, наряду с Лермонтовым и, допустим, Василием Курочкиным и прочими сатириками.

Кадр из мультфильма "Генерал Топтыгин". Фото: Википедия
 

В 1971 году по мотивам "Генерала Топтыгина" на киностудии "Союзмультфильм" был снят одноименный кукольный мультик режиссера Ивана Уфимцева. Рассказанный Некрасовым анекдот прошел небольшую обработку в духе советской идеологии – вожак с медведем якобы оказались в пути потому, что на ярмарке мишка напяливал фуражку и представлял генерала, а настоящий генерал разгневался и выгнал их из города. "Шутейная" фуражка осталась на звере и еще больше запутала станционного смотрителя. Создатели фильма полагали, что история с этими дополнениями усилила сатирическое звучание. А по мне, они лишь развили то, что было заложено "страдателем за народ". Но, с другой стороны, любая художественная интерпретация, продолжающая жизнь некрасовского творчества, приносящая его новым поколениям, ценна именно этим. Так можно сказать о наследии каждого поэта.