Борис Бровцын, Максим Рысанов и Оркестр имени Светланова в концертном зале "Зарядье"
Тема вечера в "Зарядье" — эффекты "проникновения" композиторов двадцатого и двадцать первого века в музыку прошлых эпох. Переосмысление традиций. Взаимодействие стилей. Имитации, как называет это Максим Рысанов. Из множества композиторов, работавших (и продолжающих работать) в такой манере, было выбрано три. И, разумеется, не случайно. Вечер обрел концепцию, согласно которой особенности мышления одного автора перекликались с феноменом другого не только по хронологической вертикали (от эпохи к эпохе), но и "горизонтально": как "связи" музыкальной мысли исполнителей.
Скрипач Борис Бровцын и альтист Рысанов — европейски знаменитые солисты. Вместе с оркестром имени Светланова они подготовили программу из сочинений Бриттена, Стравинского и современного композитора Добринки Табаковой. В ее "Сюите в старинном стиле", как справедливо гласил анонс, "можно услышать и Ренессанс, и балканский фольклор, и барокко, и даже отзвуки популярной киномузыки". Рысанов превосходно сыграл опус Табаковой не только на альте. Он увлекся и требуемой по партитуре перкуссией, лично добавляя гулких ударов в музыкальный гобелен. Где "вышивка" по мотивам прошлого, увиденного "сквозь зеркальные коридоры" (название одной из частей произведения) воссоздает картинки прошлого: как будто видишь средневековый замок с феодалами и борзыми, рвущимися на охоту. Но этот замок, кажется, часть театральных декораций.
Имитации Стравинского были представлены, в частности, сюитой из музыки балета "Пульчинелла", где автор взаимодействует с комедией дель арте, "пересочиняя" опусы Перголези и композиторов его времени. Суть этой вещи прекрасно описал сам Стравинский: "Скажем, я в некотором роде птица, а восемнадцатый век – гнездо, показавшееся мне уютным, чтобы снести туда яйца".
Фото: Концертный зал "Зарядье"В "Вариациях на тему Франка Бриджа" (ими, как и "Пульчинеллой", дирижировал Рысанов, пробующий себя в управлении оркестром) Бриттен не только осмысляет музыку своего наставника-композитора, но и встраивает ее в новый контекст. Квартет под названием "Идиллия" преображен в оркестровую пьесу на 24 минуты, где один за другим наплывают небольшие фрагменты (от одной до трех минут, финал – чуть больше семи). В стилистически контрастной вещице заложено путешествие от "Марша" и "Романса" до "Итальянской арии" и "Венского вальса". Что взывает к истории музыки: чего тут только нет! Можно услышать отзвуки испанских мотивов, бельканто, Малера, Стравинского и Баха. Но всё окутано мощной индивидуальностью Бриттена, который "снабдил партитуру амбивалентным настроением, от серьезности к пародии и обратно". А заодно – не без специфического английского юмора – "экспериментировал над понятием идиллии".
В Концерте для скрипки с оркестром Стравинского исполнителей привлекло то, что Игорь Федорович, с его тягой к неоклассицизму, насытил некоторые фрагменты "стилизацией под баховскую сарабанду". И именно "Сарабанду" из ре-минорной Партиты Баха сыграл потом на бис феноменальный Борис Бровцын, превращающий свою виртуозность в мириады тончайших эмоциональных вибраций. В Скрипичном концерте Стравинского тот же солист показал, что его инструмент – в бойких контрастах токкаты, в прозрачной медленности арий и в игривом каприччио – повод для бесконечного удивления возможностями скрипки в руках мастера. Невозмутимо-рациональная саркастичность композитора, его "нелирический лиризм" и "динамический покой" так же точно схвачены Бровцыным, как и баховская светлая скорбь.
В итоге получился изящный и умный квест по стилям, цепляющий за собой множество ассоциаций, и это тот случай, когда публике лучше бы немного знать историю музыки. Впрочем, скрипка и альт в любом случае сказали всё.
Майкл Фабиано в Концертном зале имени Чайковского
Концерт в рамках филармонического цикла "Звезды мировой оперы в Москве", организованный директором абонемента Михаилом Фихтенгольцем, представил 34- летнего тенора Майкла Фабиано. Того, кто пять лет подряд выигрывал в родной Америке различные вокальные конкурсы, еще в 2008 году спел в театре Ла Скала, через год дебютировал в Метрополитен-опере, а нынче получает ангажементы на многих престижных сценах мира.
Этот концерт стал дебютом певца в России, но совсем незнакомым нашей публике Фабиано не назовешь. Те, кто следит за оперной жизнью европейских музыкальных фестивалей (хотя бы в записях), не мог не запомнить исполнителя партии Хозе в постановке "Кармен" Дмитрия Чернякова на фестивале в Экс ан-Провансе. Там Фабиано нужно было не только ярко спеть, но и перевоплотиться в страдающего хронической усталостью неврастеника, который, через ролевую лечебную игру, придуманную врачами, пытается привести в норму расшатанную психику. Многослойная концепция проявила в певце Фабиано прекрасного актера. Оба этих качества он сполна продемонстрировал на московском концерте.
Начало было отдано Верди, второе отделение — Пуччини и Массне. Первый же выход Фабиано на сцену, когда он запел арию Рудольфа из "Луизы Миллер", поразил силой и необъятностью голоса, долгим дыханием и "плотностью" насыщенного звука. По ходу концерта певца не смог заглушить даже отнюдь не тихий оркестр "Новая Россия" с дирижером Робертом Туои. И если некоторая, может быть, прямолинейность и "напористость" пения в первый момент озадачила, то в итоге вердиевского отделения стало ясно, что это — специальный замысел исполнителя. Он выявил — и очень выпукло – характерные особенности арий, принадлежащих решительным и целеустремленным героям, одержимым какой-то сильной страстью или идеей. Как герой оперы "Корсар", к примеру.
Фото: Московская государственная филармонияВпечатление кардинально и окончательно изменилось во втором отделении, когда Фабиано перешел к иному репертуару. Детальная эмоциональная филигрань арии Иоанна Пророка из оперы "Иродиада" (Массне) или романтическая "неоготика" речитатива и арии Роберта из оперы – балета "Виллисы" (Пуччини) заставили восхищаться именно нюансами. Вспомнились слова одного из рецензентов, с восторженным изумлением констатировавшего: голос Фабиано, "темный и мускулистый", и "с живым вибрато", часто дает "ощущение лезвия ножа по коже".
К чести Фабиано, он исполнил – большей частью — редко звучащие в России арии, на бис дал фрагмент "Арлезианки" Бизе. А когда певец обращался к широко известным вещам, он делал их нетривиальными. Как, например, монолог де Грие из "Манон": утонченный и задушевный французский мелодизм в смеси с почти подростковой искренностью. Или ария Ленского, превращенная в нечто исповедальное, но не в оперном, а почти в житейском смысле. Как будто кто-то очень близкий взволнованно рассказывает вам о душевном кризисе. Именно об этой партии обозреватель британской газеты написал (после выступления Фабиано в Ковент-Гардене): "За сорок лет, что этот спектакль идет на сцене театра, не было ни одного Ленского, которому бы удалось так заворожить публику". Все так. Потому что по традиционной манере петь эту сокровенную исповедь Фабиано прошелся словно "наждаком", очистив ее от ненужного предсмертного пафоса, но не утратив ни грана переживаний. Как заметила восторженная меломанка, сидевшая рядом со мной, не только рафинированные англичане из романов Джейн Остин понимают разницу между чувством и чувствительностью. Брутальный и лысый американский парень с прекрасным голосом — тоже.
