Праздник воображения
Фестиваль камерной музыки "Возвращение", кроме четырех необычных концертов, славен недорогими билетами. Но "Возвращение" — на этот раз в Малом зале Консерватории – собирает полные залы совсем не поэтому. Гарантия популярности фестиваля, придуманного гобоистом Дмитрием Булгаковым и скрипачом Романом Минцем — неповторимые особенности концепций и качество игры. В этом году три тематических концерта "Возвращения" назывались "Дилетанты", "Ремейки" и "Нео". Они посвящены – соответственно - сочинителям, не жившим на доходы от сочиненного, опусам, так или иначе написанным по мотивам коллег, и новым течениям в музыке, когда новизна обозначает себя как сознательная установка или манифест. Был и четвертый вечер – "Концерт по заявкам" (музыка по желанию самих "возвращенцев").
Все это великолепие создали отменные музыканты, и да простят меня те, кто останется не упомянутым. Данил Рябчиков и Анастасия Бондарева. Вадим Холоденко и Андрей Гугнин. Ксения Башмет и Борис Андрианов. Евгений Тонха и Яков Кацнельсон. Антон Прищепа и Борис Бровцын. Александр Кобрин и Филипп Чижевский, Яна Иванилова и Светлана Злобина. Борис Абрамов, Дора Кокаш и Елизавета Миллер. Мария Алиханова и Максим Рысанов. Антон Дресслер и Валерий Попов. Сергей Полтавский и Станислав Давыдов. Это далеко не все энтузиасты, играющие без гонорара на фестивале, который покоряет ум и сердце. В двадцать второй раз.
В "Дилетантах", начавших занимательные диалоги стилей и манер, встретились песнопения Папы римского и двух королей, вальсы Грибоедова, трио американца Чарльза Айвза (страхового агента и великого композитора), "Прощание" для рояля, написанное сицилийским графом Шельси, секстет химика Бородина, "Вечная песня" Шоссона и современная обработка четырех кино-песен Чарли Чаплина для камерного ансамбля — "Сharlie's Smile".
Фото: Ирина Шымчак"Ремейки", большая игра потомков с предками, дали возможность услышать, как Леонид Десятников трансформировал советские песни. Как Стравинский поработал с наследием Перголези, а Григ дописал к сонате Моцарта партию второго рояля. И поехало. Современный итальянец Шаррино переложил мадригалы своего соотечественника Джезуальдо. Великие пианисты Рахманинов и Лист приспособили для себя опусы Баха и Шуберта. Команда британцев в конце прошлого века по-своему вникала в старинного Пёрселла. А британец Бриттен остроумно приспособил музыку Россини для рекламного мультфильма.
Что же сказать о программе "Нео" — захватывающем манифесте прорывов? Где броское танго Пьяццоллы соседствовало с элегантной Фантазией Мартину (в ней задействован редкий инструмент – терменвокс). А новая простота музыки Вольфганга Рима – с новой сложностью Брайана Фернихоу, в комплекте с нео-фольклором Кодая и неоклассицизмом Хиндемита. И о "Концерте по заявкам", где Квинтет Фольбаха для фортепиано и духовых обозначил знакомство с его неизвестным – на сегодня — создателем, квинтет Дворжака исполнили с необходимым куражом, вокальный цикл Шостаковича из "Еврейской народной поэзии" заставил и плакать, и смеяться, а мало играемый в России Цемлинский — "готика" его элегии "Повсюду ландыши цвели" — без пафоса завершал фестиваль, в котором разного рода сопоставления интригуют не хуже, чем сюжет детектива.
Итальянка в спокойствии
Звезда мировой оперы Барбара Фриттоли выступила в зале "Зарядье" с замечательным концертмейстером Мзией Бахтуридзе, ярко и точно помогавшей вокалу гостьи. А гостья именитая. Она пела в Европе и Америке, в лучших оперных домах, Верди и Моцарт считаются ее коньком, а список записей (с лучшими дирижерами мира) весьма внушителен. Фриттоли — любимица великого дирижера Риккардо Мути. В программке концерта" цитируются слова певицы: "Мути научил меня точно следовать партитуре". Что ж, с этим все было в порядке.
Но ведь сольный концерт предполагает выстраивание личного исполнительского высказывания. Почти олимпийское спокойствие Фриттоли можно себе наверно, позволить на сцене в спектакле, с фабулой и декорациями, Но это не столь хорошо выглядит в камерном исполнении. Где лишь голос — и режиссер, и декорация, и сюжет. Иной раз казалось, что постоянная, близкая к безмятежности, эмоциональная ровность певицы балансирует на грани безразличия, а разницу между музыкой Доницетти и Пуленка в красивом и мастерском (с безупречной кантиленой!) вокале было почти что и не разглядеть.
Фото: пресс-служба Концертного зала "Зарядье"Конечно, ранний Верди (баллада "Изгнанник") на Доницетти и похож. Так что концертная ария последнего — "Молитва" — задала тон первому отделению, от "журчащей" песни Мартуччи "Ручьи поют веселую песню" и его же "плотной" арии "В густом лесу" до полу-импрессионистских — полу- неаполитанских "Песен Амаранты" Тости и "Аве Мария" Масканьи. Второе отделение с французской музыкой: грустный, плачущий Дебюсси, еще более печальный Дюпарк, да и "Неизвестный остров" Берлиоза тоже на слух не аллилуйя. Вальсовый Пуленк (музыка к пьесе Ануя) оказался пропет совсем без вальса, хоть и выморочного. Бис (фрагмент оперы Чилеа "Андриенна Лекуврер") прозвучал так же суховато-сдержанно, как и прочее. Что совсем уже странно. Правда, сам воздух в зале видимо, был для Фриттоли сухим: она то и дело пила воду из стакана.
Тюрьма и воля
О Теодоре Курентзисе – его трактовках музыки – нормально спорить (что и происходит). Но есть бесспорные вещи. Пермский хор musicAeterna (хормейстер – Виталий Полонский) обладает особым качеством пения. И когда зал "Зарядье" объявил хоровую оперу Филиппа Эрсана "Tristia" силами этого хора, публика, хотелось бы верить, слетелась не только на имя модного дирижера. Во всяком случае, многие. И наличие некоторого количества свободных мест – в данном случае хорошая примета.
Опера написана во Франции по заказу Перми, когда Курентзис услышал сочинение Эрсана – переживание феномена неволи на слова французских заключенных — и предложил композитору дописать вторую часть, на русском языке. Эрсан взял из России многое: прозу Шаламова, стихи Мандельштама, тюремную лирику. И написал простую музыку (для неподготовленного к изыскам слушателя, не знающего или не понимающего все, что было, допустим, после Прокофьева). Музыку-панораму, в номерах которой слились старинные баллады и хоралы, грузинские песнопения, русские народные и блатные песни, вальс и джаз. Конечно, французская классическая (и не совсем классическая) музыка. Молитвы и проклятия. Мечты и безнадежность.
Фото: Никита ЧунтомовТакое многообразие оправдано прежде всего психологически: в тюрьме люди сидели во все времена и во всех странах. И всегда, независимо от вины или невиновности сидельца, неволя воспринималось как пребывание в аду. Именно как Дантов ад, с кругами, непрерывно меняющими конфигурацию, визуально построено театрализованное исполнение. С двенадцатью музыкантами и Курентзисом, который с железной волей регулировал певцов и участвовал в коллективных пробежках по сцене. (Режиссер Нина Воробьева наверняка вспомнила о Ван Гоге и прогулке заключенных). Аккордеон и фагот, дудук и виолончель, флейта и скрипка, "любительская" губная гармошка, неизбежные колокола и неожиданные перкуссии – Эрсан все добротно разложил по музыкальным полочкам. Чтобы мы уяснили: фагот, например, это дзэн финала, то есть, применительно к тюрьме, принятие судьбы, какая есть. Есть даже метроном (здесь – мера срока несвободы), в связи с которым наслышанные меломаны вспомнили кто Лигети, кто Шнитке.
Трудно сказать, достиг ли кто-то на вечере катарсиса. Возможно, что да. Возможно, что нет, но оценили замах. Или, в крайнем случае, восхитились хором, выступление которого – гарантия того, что вы пришли на концерт не зря. Благо, что голосам дан широкий диапазон возможностей. От коллективного экстаза до ритмизованного шепота. В нем мастерство пермяков, и так поражающих уровнем всеядности на двух языках (им что запад, что восток, что старина, что современность) достигало головокружительных высот.
