"Путь в Эдем": спектакль выпускной мастерской режиссерского факультета в ГИТИСе

Достоевский стал одним из центральных авторов для студентов Выпускной мастерской режиссерского факультета  в ГИТИСе. «Бесы» – мифологический роман, пронизанный главными темами в творчестве автора: рассуждение о правах индивидуума, о человеческой сути и вере, где людская порочность сталкивается с природной чистотой. Спектакль ­– это история о беззащитных потерянных людях, живущих в страшном мире тайн и недосказанностей.

Для режиссера Андрея Хисамиева «Бесы» ­– это уже вторая работа с этим автором в рамках мастерской.

Сценическая версия укладывается в полтора часа. От романического многообразия остаётся лишь четыре героя: Иван Шатов (Семен Шестаков), Петр Верховенский (Федор Бычков), Алексей Кириллов (Даниил Ядченко) и Marie Шатова (Ксения Галибина). Каждый из героев несет свою тему — Шатовы, воссоединяющиеся по прошествии нескольких лет разлуки; Верховенский, рассуждающий об устройстве нового мира, и Кириллов, который дает первому «на хлеб» и помогает второму скрыть убийство первого.

Из темноты-тишины в 39 аудитории слышатся отзвуки поющих птиц. Птичий образ открывает эту историю и будет сопровождать её до последней смерти. Птицы — вестники смерти (Александр Трачевский и Иван Аксенов) — стоят у костра, который вот-вот разгорится в самой глубине сцены, создавая ощущение постоянного присутствия и фатальности происходящего.

Свет «набирает», и зритель видит семью Шатовых — Ивана, его жену Mari и завернутого в пеленки новорожденного. Родители в трепетном беззвучии смотрят на младенца, Шатов впервые берет на руки ребенка, жена его поддерживает. Эту идеалистическую картину пробивает череда выстрелов. Выстрел в этом спектакле — это контрапункт беззащитности героев. Пистолет подстерегает их в темноте, и даже когда отзвук его затихает, мы понимаем — это лишь пауза, а не прекращение «обстрела».

Выстрелы раздаются от группы «Пятерка» — Николай Рысев, Никита Ремизов и Илья Зайцев. Эти персонажи из романа сведены к одному общему символу. Из спектакля мы так и не узнаем, кто из них убил Шатова. «Подговорите четырех укокошить пятого под предлогом того, что тот донесет. И вы разом их кровью, как одним узлом, свяжете. Рабами вашими станут ...» — декламирует Верховенский под звуки стрельбы. Пятерка обезличенна не просто так — неважно, чья именно пуля стала роковой для Шатова, все они равно являются его убийцами.

Чем страшнее представляется реальность снаружи комнатушки Шатова, тем трогательнее и нежнее происходит сближение Ивана с Marie после трехлетней разлуки. Они пытаются пристроиться, аккуратно всматриваются друг в друга, ища тех людей, которые три года назад обрели любовь.

Взволнованный Шатов-Шестаков перебирается по доскам в комнату к своему соседу Алексею Кириллову, чтобы попросить у него чая с сахаром для больной Marie. Слово «перебирается» здесь не случайно — авансцена условно разделена на две части: комнаты Шатова и Кириллова. Деление это помечено досками, которые лежат на полу. Как только убийство Шатова и сделка Кириллова и Верховенского совершатся, пространство очистится, и от комнаты Кириллова останется лишь висящий на веревке камень.

Образ самого Кириллова-Ядченко рисует черту между двумя мирами — герой весь спектакль движется к самоубийству, поэтому внутренне отстранен от всего происходящего. Однако приход взбудораженного Шатова на несколько мгновений возвращает его в реальность. Он маниакально собирает и отдает Шатову все, что есть в доме, как бы предчувствуя его скорую смерть. После убийства Верховенский просит Кириллова взять на себя вину за преступление, и Кириллов соглашается, уже не в силах противостоять. Он подписывает свою предсмертную записку, и этот росчерк станет ему приговором. «Если нету Бога, то я — Бог» — скажет Кириллов, стоя на пороге смерти. Предает ли он Шатова? Нет. Это те самые «просто слова», которые для стоящего перед смертью Кириллова, а тем более для мертвого Шатова, уже значения не имеют.

Историю опоясывает монолог Верховенского-Бычкова, который обращается к залу с этическим вопросом: в начале спектакля пытается объяснить необходимость убийства, а в финале оправдывается за это убийство перед зрителем. «Мы пустим пьянство, мы пустим сплетни, мы пустим неслыханный разврат. Всё к одному знаменателю. Всеобщее равенство. Все равны и в рабстве равны. Думаете, нас мало? Нас много...» — говорит он, покачивая осиротевшего ребенка Шатовых на руках.

«Бесы» Мастерской — мифическая, но не детективная история. Зритель не встретит подробного расследования. Это история о столкновении «теории» с живым человеком, о разрушении жизни человека в конфликте с системой.

Несмотря на ужас происходящего, место для надежды в этой истории всё-таки есть. Когда все слова уже сказаны и свет погас, режиссер предлагает нам представить воссоединившихся счастливых Шатовых и Кириллова в своем личном маленьком раю. Они выходят в белых одеждах и выносят большие цветы — белые и желтые одуванчики — тем самым создавая на месте потухшего ада свой Эдем, место, где их чистота становится неприкосновенной. Они бегают среди цветов, танцуют, смеются, открывают окна, где виднеется ночная Москва, и кричат во весь голос. Только здесь в этом чистом мире они могут быть свободными и не бояться.

И отзвуки их голосов все длятся...