Что думают критики о "жанре"

Для удобства читателей напомним вопросы круглого стола единым блоком, а не будем повторять в каждом высказывании.

1. Все формы взаимоотношений, в зависимости от ракурса, с которого мы смотрим, и от того, что имеем в виду, когда говорим о "большой литературе" и "жанровой литературе". Чтобы дать содержательный ответ на этот вопрос, надо сперва определиться с терминами.

2. Внимание к литературе как таковой нет нужды возвращать. Оно никуда не уходило, просто перераспредилилось по-новому. Главная литература текущего дня – искренний, живой и полный подлинного драматизма интерактивный роман, который в режиме реального времени пишется миллионами пользователей одновременно во всех соцсетях, мессенджерах и блогах. За ним настоящее – и, по крайней мере, ближайшее будущее: Уильям Берроуз с его "нарезками" обдолбался бы героином и умер от зависти.

3. На первый вопрос ответа дать не могу: у термина "жанр" как минимум три десятка определений, сперва хотелось бы уточнить, о чем именно идет речь. То же касается и термина "направление". Если мы говорим об удобных для читателей и издателей маркетинговых маркерах – "научная фантастика", "фэнтези", "магический реализм" - или более узких вроде "ромфанта", "попаданцев", "ЛитРПГ" и т.д., то все сейчас более или менее пребывают в состоянии упадка, кризиса, нарративного и синтаксического распада, чему способствует уход многих авторов таких произведений в сеть, на платформы самиздата, где нет ни редакторов, ни корректоров, только vox populi, очищенный от налета нормативной культуры. И это хорошо: в первобытном питательном бульоне, где связи утрачены, может сформироваться новое ядро, зародиться подвижная, хищная жизнь, начаться восхождение от одноклеточных микроорганизмов к новым вершинам эволюции. Сначала до мышей, а там, глядишь, и до более сложных млекопитающих.

4. Такого рода предсказания, к сожалению, лишены смысла: читательские предпочтения зависят от изменений в читательской жизни, здесь слишком много разнонаправленных векторов, слишком много переменных. Определенно стоит ждать роста интереса к литературе вызова, литературе протеста – против истеблишмента, реального или вымышленного, против всех и всяческих форматов, против неработающих социальных лифтов, дидактики и морализаторства, "новой этики" и старой эстетики. В такую эпоху люди искусства обычно склонны обращаться к чему-то вроде сюрреализма, к разным формам авангардизма, экспериментировать с формой и повествовательными моделями. Однако не буду даже гадать, чем это обернется на текущем витке развития литературы и искусства в целом. Делай что должно, и будь что будет.

5. Ответ содержится в самом вопросе. Вы перечислили очень разных авторов, с разными биографиями, разной "историей успеха". У Роулинг, разведенной школьной учительницы, никогда не имевшей отношения к литературному сообществу, бестселлером стал дебютный роман – причем тогда, когда издатели давно опустили руки и дружно признали, что новых ярких событий в области детской литературы нет и не будет уже никогда. Джордж Мартин тридцать лет писал фантастику, десять лет работал сценаристом в Голливуде, выпустил десяток книг, собрал все возможные "жанровые" награды и несмотря на это оставался автором, "широко известным в узких кругах", когда очередной его роман внезапно порвал топы продаж. И так далее – общее у всех этих литераторов только одно: их книги стали бестселлерами. Так что да, конечно в русскоязычной жанровой прозе может возникнуть фигура такого уровня. А может не возникнуть – такие события принципиально непредсказуемы и не масштабируемы.

1. Я отношусь к тем читателям, обозревателям и т.д., которые не проводят строгой границы между этими двумя явлениями. Скорее, мне представляется что-то вроде спектра от "боллитры" до "жанровой прозы" — и количество оттенков, градаций в этом спектре постоянно растет, особенно во второй его части. Раньше достаточно было делить фантастику на "научную фантастику" и "фэнтези", теперь же каждый из этих двух компонентов подразделяется еще на несколько видов и подвидов, причем они иной раз не просто соседствуют друг с другом, но и пересекаются самым замысловатым образом (допустим, как "героическая фэнтези" и "космическая опера"). Одновременно с этим идет читательская фрагментация, и теперь уже достаточно много тех, кто предъявляет к любой новой книге целый список претензий, как основанных на личных предпочтениях, так и соответствующих определенным актуальным вопросам и темам. С одной стороны, это хорошо: люди больше читают и становятся разборчивее в предпочтениях. С другой стороны, нередко бывает так, что читатель (или автор) находит свою нишу и отказывается ее покидать, с настороженностью и/или предубеждением относясь ко всему, что существует вовне. Раньше эти "ниши" были обширнее и узость читательских либо писательских интересов не так бросалась в глаза…

2. Теоретически — да, но если учесть фрагментацию, о которой я сказала ранее, то окажется, что на практике все куда сложнее. Условная читательница, увлеченная романами про колдовство и колдуний, вполне может схватить с книжной полки роман Майгулль Аксельссон "Апрельская ведьма", но он способен ее как увлечь, так и разочаровать — ни приключений, ни толковой любовной линии, сплошные слезы и страдания; то, что читатели жанровой прозы привыкли называть "водой"… (На всякий случай уточню, что я сама эту книгу считаю одной из лучших, прочитанных в 2020 году). То есть КПД жанровой литературы в этом вопросе, скорее всего, весьма невысок. Как его повысить — отдельный, очень интересный вопрос, заслуживающий научного подхода; может, какого-нибудь социологического исследования или какой-нибудь инновационной AI-системы рекомендаций с точностью на грани волшебства. По опыту общения с людьми, которым мне случалось помочь в расширении читательского кругозора, я знаю, что все упирается именно в правильные индивидуальные рекомендации. Тоже непростое дело, но, скажем так, не безнадежное.

3. Умножение жанровых (поджанровых?) вариаций и направлений — это позитивная и негативная тенденция одновременно. Лет десять назад, пытаясь описать книгу, которую мне хотелось бы прочитать, я не употребила бы термин "декопанк", но теперь его придумали и воплотили в жизнь, теперь есть "Сияние" / "Radiance" Кэтрин Валенте, и не только оно. Глядя на условный тег, сопровождающий книгу, можно с большей уверенностью предположить, понравится ли она, но есть нюанс: в тегах надо разбираться. Допустим, "гримдарк" — хороший тег, "янг-эдалт" — плохой в том смысле, что категория слишком широкая, в нее входят романтические истории разной степени откровенности и зацикленности на отношениях; клоны "Голодных игр"; переделки сказочных сюжетов; социально-гуманитарная фантастика; и еще множество самых разных подкатегорий. Читатель, особенно каузальный, в них легко путается.

Еще один негативный момент я тоже упоминала: ниши и нежелание обитателей их покидать. От этого сильно страдают книги, в которых есть элементы нескольких жанровых направлений: они оказываются повсюду чужими, если только не сыграет роль банальное везение (или какой-нибудь другой фактор, вроде железного упорства автора, издателя и т.д.). Повезло, допустим, Джосайе Бэнкрофту, чьи "Вавилонские книги" я перевожу: его роман не выбился бы из бескрайнего океана самиздата, если бы не отзыв известного автора темной фэнтези Марка Лоуренса. Можно лишь гадать, сколько еще достойных книг затерялись на площадках самопубликации…

Принято считать, что жанровая литература уступает большой литературе в том, что не касается сюжета: стиль, проработка персонажей, психологизм, философский подтекст. Но разнообразие жанров, по-моему, превращает эту претензию в нечто малозначимое, вроде средней температуры по больнице. Да, конечно, целые сектора жанровой литературы (пара- или квази-литературы?) демонстрируют в этом плане достижения в виде отрицательных величин. Однако вышеупомянутые Бэнкрофт, Валенте и еще ряд других авторов — совсем наоборот; по мастерству они легко обходят многих признанных мастеров боллитры. Трудно на этом основании сделать какой-то еще вывод, кроме банального "и такое бывает".

4. Не знаю, и мне трудно об этом судить, потому что мне самой интересно практически всё — если я какие-то разновидности литературы не читаю, то исключительно в силу нехватки свободного времени…

5. Вполне может. Но вряд ли кто-то сумеет это предсказать.

1. Хорошая (да и не только) жанровая литература всегда поставляла материал литературе "большой", часто осваивая информацию, до которой у высокой прозы / поэзии не доходили руки; будучи отрефлексированной и откристаллизованной, эта информация попадала затем в "большую литературу" – как попадала светская хроника в романы Л. Толстого, городские романсы – в стихи А. Блока, блатной фольклор – в песни А. Галича и т.д. Сегодня значительный сегмент "жанровой" литературы оказывается представлен в сети – и, в общем-то, нельзя не заметить, как эти сетевые конструкты, блоги, комменты органично включаются прежде всего в поэзию – от О. Чухонцева до Л. Горалик.

2. Думаю, что это не связанные друг с другом направления; публика, предпочитающая только массовую литературу, обычно ею и ограничивается, но, с другой стороны, более-менее адаптированный к современной литературе читатель вполне может переходить от жанрового чтения к "высокому" и обратно. Дело здесь в том, что в современности существует целый ряд тем, высокой литературой практически не освоенный. Это и "мысль семейная" (весь спектр проблем современной семьи) которая просачивается к читателю либо через подростковую литературу, либо через нон-фикшн, либо через жанровую мелодраму – со всеми вытекающими лакунами и огрехами, но что делать, если в сфере "большой" литературы за проблему, скажем, социального сиротства берется только К. Букша? Это и проблема чужого – не случайно такой ажиотаж вызвали "Дни нашей жизни" М. Франко; а, допустим, цыганская тема в современной русской литературе до сих пор представлена только в жанровом цикле А. Тумановой-Дробиной, который я, кстати, очень люблю… И неспроста столь популярными на рубеже 2000–2010-х годов были сетевые стихи В. Полозковой, А. Кудряшевой и др. – лирика-то перестала быть мейнстримом, а читательский запрос на стихи о любви никуда не делся…

То есть массовая литература вполне может служить барометром общественных настроений и демонстрировать, чего в "большой" литературе не хватает. Проблема в том, что большая литература в последнее время к массовой крайне редко прислушивается.

3. Я работаю в критике, поэтому основная тенденция здесь на слуху: критика всё больше усекается, уходит в блог, в дайджест, в подкаст, в лучшем случае – в диалог. Позитивна здесь ориентация на собеседника, гибкость слова и мысли; негативен отказ пусть не от "крупных форм", но – от крупных мыслей. В 1990–2000-е модно было обобщать, писать пространные материалы, выстраивать парадигмы. Сейчас, наоборот, критики предпочитают усеченный "проблемный" формат, когда каждый текст и каждое тематическое направление рассматривается как бы отдельно от прочих. Мне это не очень нравится, потому что в целом я – за системный подход; но не могу не признать, что сокращение "лонгридов" пошло современной критике на пользу – благодаря облегченному формату, который критикам пришлось освоить, ее снова стали читать и воспринимать.

4. Хочется верить, что интересным будет именно поиск системы: не просто "10 книг о…", даже объединенных каким-либо общим сюжетом, а 10 книг, представляющих определенный срез в социальной, культурной, эмоциональной читательской жизни. То есть по сути это формат, который объединил бы гибкую "ситуативную" критику блога – с прежней системной и философской. Но это скорее моё пожелание, чем прогноз.

5. А вот не знаю. Российская жанровая проза не любит создавать миры, она предпочитает работать либо с тем, что есть в реальности, либо с тем, что предоставляет ей массовая культура. А без созданного собственноручно художественного достоверного мира в ряду Роулинг, Мартина, Толкина и иже с ними, увы, делать нечего.