Подвиг
Артем выводит буквы старательно, медленно, черточку за черточкой.
Перед ним образец — прописи, еще оставшиеся с первого класса, и он смотрит в них, чтобы его буквы были хоть чуть-чуть похожи на те, что там. Но они не похожи. Кособокие, мелкие, одна буква залезла на другую, вместо "и" — сплошные палочки. Он зачеркивает все слово, злится, зачеркивает сильнее, нажимает на ручку так, что рвется лист. Вырывает лист, мнет его в белый, с синими полосками, комок и начинает писать заново.
Тетрадь разлинована ровно. Красные поля угрожающе близко. Он боится зайти за них, не успеть перейти на новую строчку. Однако успевает, переносит слово вовремя и тяжело вздыхает, словно от физической усталости.
— Не мельчи. Пиши большие буквы. Видишь — как здесь.
Рядом с ним — дедушка. Мальчик бы не старался так, если бы не дед. С мамой не выходит. С мамой можно закапризничать, захалтурить и ничего в итоге не написать. Но дед... Дед такого не прощает. Он сидит рядом и смотрит.
Артем пишет, доводит букву до самой верхней черты и, когда получается, украдкой косится на деда. А тот следит за его рукой.
— Давай-давай, не останавливайся, строчка еще не закончилась.
И внук начинает писать быстрее. От этого сбивается, вздыхает, переворачивает страницу и начинает опять.
* * *
Артем сейчас в четвертом классе. Его все время ругают за почерк. В школе сложно. Там нужно писать быстро и понятно. У него же получается что-нибудь одно. А всё вместе — нет.
И в школе нет дедушки. Только одноклассники. Помочь — некому.
— Опять, гляди, буква куда уехала, — говорит дед.
Артем смотрит — и действительно, линия перечеркнула букву ровно пополам.
— Букву любить надо и уважать. Она живая. Если перечеркнешь букву — это как человека. Мы на войне письма писали на коленках — и то старались.
Мальчик не понимает, как это — "любить букву"? Разве ее можно любить? Вот маму, бабушку или деда — можно. Это другое дело. Их он любит, поэтому сидит терпеливо и выводит свои буквы.
* * *
Дедушка живет с ним всю жизнь. Сколько Артем помнит себя, столько помнит деда. Бабушку с мамой он тоже помнит. И папу. Но они есть почти у всех его одноклассников. А вот дедушка — лишь у некоторых. И у него. Поэтому это выделяет его, он не как все. И когда спрашивали: "У кого есть дедушка?" — Артем поднял руку и обернулся. Всего несколько человек еще подняли. Он был доволен.
Он тогда пришел домой и сказал:
— Дед, тебя нет ни у кого. Только у меня.
— Ну конечно, только у тебя, — смеялся тот, — у кого же еще?
— Нет... ну мама у всех есть и папа. А дед — только у меня.
— Прям уж ни у кого? — усомнился дед.
— Ну, еще Макс, Дашка и Толян руку подняли. И больше никто.
Дед как-то погрустнел. И Артем тогда еще решил: наверное, нехорошо думать, что он такой редкий, что таких мало осталось. И он сказал:
— В других классах, может, есть. Я не спрашивал.
— А ты спроси, — подмигнул дед, — может, и правда, только трое и осталось?
И засмеялся.
Все это показалось внуку странным. Дед то грустит, то смеется. То радуется, что он такой один, то нет. Артем пожал плечами и решил, что не будет спрашивать.
* * *
А сейчас дед сидит рядом и говорит, что буквы надо уважать.
— Ведь слово — что такое? — рассуждает он. — Это целая жизнь. Вот скажешь "лес" — и появляется перед глазами твоя деревня. А "река" — и сразу вспомнишь, как купаться с тобой ходили.
Да, купаться с ним все время ходили. И рыбу ловили. Все лето на даче. Один раз от мамы досталось и Артему и деду. Когда утром ушли, а явились к обеду. Бабушка всю дачу обегала. А они сидели на их секретном месте, о котором никто не знал, и дед говорил:
— Рыба тишину любит. В той стороне реки людей много, рыба сюда и уходит. А тут никого. Сейчас рыбы наловим!
— А почему о нем никто не знает, ты же знаешь?
— Ну я! — Дед усмехнулся. — Я уже сколько живу! Все знаю.
— Все нельзя знать, — сказал Артем, — никто всего не знает.
Он тогда боялся, что дед обидится. Но тот не обиделся.
* * *
Артем выводит слова "лес" и "река" много-много раз. Целую строчку.
Дед встает и идет к окну. Уже темно (осенью темнеет рано), дед щурится, всматривается куда-то. Мальчик отвлекается, тоже хочет глянуть в окно, узнать, что там.
— Куда ты смотришь? — спрашивает.
— Никуда. Пиши давай, и получаса не сидим.
Артем опять пишет. А дед все смотрит в окно. Артем часто так его застает. Он словно бы спит, а сам глядит в одну точку.
— Ну ты так долго будешь? — кричит ему тогда внук.
Но дед поворачивается к нему не сразу.
— Что шумишь? Задумался я.
— Не задумывайся так, мне не нравится, когда ты так задумываешься.
— Ну хорошо, не буду, — смеется дед.
Он вообще всегда смеется. Он ничего никогда серьезно не говорит. Скажет — а сам смеется. Ответит — и смеется. Артема это ужасно раздражает. Он хочет, чтобы его воспринимали как взрослого, а не смеялись. И злится на деда. А тот и этого как будто не замечает.
* * *
Только один раз дед не смеялся. Когда к нему пришли из журнала. Пришли разные люди. И старые, и молодые — всякие. Зашли — сели за стол — говорили. Долго говорили. Тогда дед был строгий. И Артем казался сам себе совсем еще маленьким.
— Твой дед — настоящий герой, — сказали гости Артему.
— Почему? — удивился мальчик.
— Он подвиг совершил. Неужели не рассказывал?
Вечером он спросил у деда:
— А ты какой подвиг совершил?
Но дед опять лишь отшутился:
— Какие все совершали — такой и я совершил.
Артем обиделся и решил больше не писать слова вместе с ним.
Когда дед пришел к нему в комнату, внук не сел за стол, а лег на диван и отвернулся к стене. Дед молча приблизился к окну, взял стульчик и стал смотреть на улицу. Так и просидел положенный час, какой они обычно писали с Артемом.
На следующий день было то же самое. Потом тоже. И всю неделю.
Дед не ругался: он никогда не ругался. Просто сидел, а после уходил.
Через неделю Артем сдался. И когда дед пришел опять — уже был за столом с тетрадкой.
Дед достал прописи и стал привычно следить — как Артем выводит букву за буквой. И привычно исправлять: "Это не то, эта буква не туда ушла, эта вкось поехала". Мальчик переписывал одно и то же слово снова и снова.
* * *
Это уже потом он узнал, что дед в конце войны на подступах к Вене один взял в плен двух немцев. А на следующий день, в разведке, засек огневые точки противника и дал целеуказание для их уничтожения.
Отец рассказал.
— А что такое "целеуказание"? — спросил Артем.
— Цель, значит, верную дал, — ответил отец.
А еще Артем узнал, что дед первым форсировал Малый Дунай, вел неравный бой и вышел победителем. А затем принял на себя командование и продолжал бой. За что и получил Красную Звезду.
При жизни деда Артему об этом не рассказывали.
* * *
Дед его никогда не хвалил — как бы внук ни старался.
— Ты и так должен делать хорошо, — говорит он. — Плохо делать не разрешается.
— Кем не разрешается? Тобой?
— Да хоть бы и мной!
— А когда тебя не будет, то можно плохо делать?
— Когда не будет — тоже нельзя!
— А как ты узнаешь?
— Я все узнаю! Буду в окошко к тебе заглядывать. И если увижу, что не пишешь в положенное время, то сразу все узнаю.
— Я окно закрою! И вообще перееду!
— А я и через закрытое. У меня повсюду будут глаза.
Артем больше не знал, что сказать. Глубоко внутри он верил, что дед и правда все видит, даже если окно закрыть.
— А ты когда-нибудь умрешь? — спросил однажды мальчик.
— Умру, — ответил дед ни на секунду не задумавшись.
— И как же будет?
— А вот как: меня возьмут и вот так разрежут. — И он показал пальцем вдоль живота.
Артем зажмурился.
— Не бойся, — сказал дед, — это уже не больно будет.
Тогда Артему стало как-то не по себе. Что вот дед скоро, наверное, умрет, а все-таки сидит с ним и пишет буквы. Целый час в день. Это же так много! А мог жить для себя.
С тех пор внук старался научиться писать лучше и быстрее, чтобы дед отдохнул и не тратил с ним время. Но быстрее и лучше никак не получалось.
— А так хорошо? — спросил Артем и полюбовался на ровное, красивое слово, написанное четко в своей строчке.
Дед ему не ответил.
* * *
— Тём, отдохни. Бабушка пришла, посиди с нами.
Вошла мама и встала около. Заглянула в тетрадку:
— Хорошее слово получилось. Молодец.
Сын посмотрел на нее. Обвел глазами комнату. Больше никого не было. Деда не было.
Мама взяла тетрадь.
— Очень хорошо, — сказала она. — И в школе так же пиши.
— Ладно!
Он закрыл свою пропись и вылез из-за стола.
— Пишешь? — спросила бабушка на кухне. — Деда теперь нет — с тобой заниматься. Давай сам.
— Ладно! — опять сказал Артем.
А сам подумал: глупая бабушка, не понимает ничего. Дед есть, всегда будет, говорил же — в окно смотрит.
Вдруг Артем замер.
— Сейчас приду! — крикнул он.
Побежал в комнату, раскрыл тетрадь на хорошем слове — и вернулся обратно.
Дед посмотрит — пусть видит.
Тетрадка осталась лежать на столе открытая, со словом, ровно уместившимся в линейки на листе бумаги.
