В период, когда я учился на актерском факультете ГИТИСа, у нас был прекрасный предмет: история изобразительного искусства, где на экзамене нам задавали провести атрибуцию разных картин и скульптур. Было не просто, но интересно и очень полезно для расширения культурного кругозора. Сейчас, посещая выставку современных художников, часто возникают вопросы, а где их учили и учили ли вообще. Прямо, как у Ильфа и Петрова: «Рисунок, сделанный хвостом непокорного мула, по сравнению с транспарантом Остапа показался бы музейной ценностью». На ваш взгляд, насколько сегодня упал уровень русской школы живописи?
Для начала надо определиться, что мы называем «русской школой живописи». Какое из программных направлений и кого из признанных мастеров мы берем в качестве эталона? Императорский классицизм, передвижников, русский авангард, социалистический реализм, московский концептуализм? Часто понятие «русская школа живописи» используют абстрактно, не придавая ему конкретного значения. Между тем, если мы говорим о «школе», то задача становится еще сложнее. Ведь многие выдающиеся художники, оставив яркий след, не смогли, а некоторые и не стремились создать свою школу.
Поэтому, когда я слышу такой вопрос, то, как правило, он означает лишь одно – что спрашивающий априори ждет ответа вроде: «Да, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя: богатыри – не вы». Но с таким подходом нет смысла начинать диалог. Раз мы говорим о живописи, то невольно вспоминается известная брошюра Николая Евреинова 1922 года «Оригинал о портретистах», где остроумно доказано, что в любом портрете художник присутствует больше, чем сам персонаж. Так и тут, в постановке вопроса изначально больше его автора, чем ожидаемого ответа.
Хорошо, тогда уточню: есть ли сегодня вероятность утерять русскую академическую школу живописи или может она уже утеряна…?
Не хочу показаться педантом, но опять-таки, что вы называете «русской академической школой живописи»? Императорскую академию художеств времен Оленина, графа Толстого и князя Гагарина? Но ведь эта та самая Академия, в которую сначала не приняли ни Репина, ни Сурикова, а ее традиционный уклад в итоге оказался потрясен в 1863 году «бунтом четырнадцати» во главе с Крамским. Знаменитый строитель Храма Христа Спасителя и Большого Кремлевского дворца архитектор Тон резко заявил тогда молодым художникам: «Если бы это случилось прежде (то есть при Николае I), то всех бы вас в солдаты»! И что же? Всего через несколько лет 8 из 14 «бунтарей», включая заводилу Крамского, сами стали академиками, а двое затем даже профессорами. Именно в Академии в 1871 году прошла первая выставка передвижников. Под их влиянием, по сути, появилась новая Академия, которая в свою очередь в начале ХХ века уже не воспринимала футуристов.
После революции старая Академия художеств исчезла. Но сильнейший творческий импульс дали ВХУТЕМАС и ВХУТЕИН. Разве можно не замечать их наследия, признанного во всем мире и считающегося именно русским вкладом в искусство, хоть оно и радикально отличается от традиций Императорской академии? Затем наступила сталинская эпоха и расцвет соцреализма с появлением в 1933 году Всероссийской академии художеств в Ленинграде, а в 1947 году Академии художеств СССР в Москве как коллегиального центра с подчинением ему Суриковского и Репинского институтов. После торжества сталинского ампира и борьбы с формализмом Академию не миновали новые течения. Тот же Таир Салахов, один из основоположников и лидеров «сурового стиля» на рубеже 1950-х и 1960-х годов, стал в итоге академиком-секретарем отделения живописи Академии художеств СССР, заведующим кафедрой живописи Суриковского института, Героем социалистического труда и 14 лет являлся вице-президентом Российской академии художеств. Это как считать, разве это не академическая школа?
Дружеский спор с Таиром Салаховым. Январь 2020 года
Сегодня ситуация ничуть не яснее, а после реформ 2015-2017 годов она и вовсе запуталась. Весной 1987 года на волне перестройки при формировании в РСФСР центров, альтернативных союзным, был создан Институт живописи, скульптуры и художественной педагогики как высшее учебное заведение именно русского реалистического стиля с полным теоретическим и научным направлением. Под руководством Ильи Сергеевича Глазунова институт получил статус академии и открыл в 1991 году Уральский филиал в Перми. В 1995 году Российская академия живописи, ваяния и зодчества была выведена из Министерства культуры, напрямую подчинена Правительству РФ и получила отдельную строку финансирования в федеральном бюджете. Можете хоть сейчас открыть в сети закон о бюджете и по коду 424 узнать, что в этом году Академии выделено 735,9 млн рублей. То есть Академия приобрела и имеет абсолютно самостоятельный статус. В декабре 2022 года Правительство РФ специальным (!) распоряжением утвердило программу развития Академии до 2030 года, где на государственном уровне официально и четко определено, что «миссией Академии является возрождение великих традиций отечественного и европейского изобразительного искусства, отстаивающих позиции высокого реализма. Академия как центр сохранения и развития традиций академической школы, созданной ведущими художниками, скульпторами и архитекторами второй половины XIX – начала XX веков, в условиях трансформаций и вызовов современной цифровой эпохи развивает и транслирует ценности классического художественного образования, сохраняя на региональном, общероссийском и международном уровнях сущность классической школы изобразительного искусства, архитектуры, реставрации и искусствоведения».
С Ильей Сергеевичем Глазуновым и Иваном Ильичом Глазуновым на осмотре работ студентов в Российской академии живописи, ваяния и зодчества. Лето 2008 года
Обратная история произошла с Академией художеств СССР, которая в мае 1992 года была преобразована в Российскую академию художеств с сетью своих учреждений: научно-исследовательский институт, музей с пятью филиалами (репинские Пенаты, квартира Бродского, мастерские Чистякова, Куинджи, Коненкова), архив, библиотека, творческие мастерские в Москве, Петербурге и Казани, региональное отделение по Уралу, Сибири и Дальнему Востоку в Красноярске, Репинский и Суриковский институты, два академических лицея при них. Было даже хозяйственное управление, развернутое потом в дирекцию. Находилась РАХ в ведении Правительства РФ с отдельной строкой в федеральном бюджете. Но, по сути, она имела одинаковое правовое положение с Российской академией живописи, ваяния и зодчества. В результате на государственном уровне появились сразу два параллельных и независимых центра. Если бы с 2009 года, еще при жизни Ильи Сергеевича Глазунова, РАЖВиЗ не присоединила к названию его имя, то для широкой аудитории разница между двумя Российскими академиями вообще была бы плохо уловима. На бытовом уровне так и говорили – академия Глазунова и академия Церетели.
С Зурабом Константиновичем Церетели на вручении медали РАХ «Шувалов» за монографию по русской иконографии «500 неизвестных». Март 2021 года
Для РАХ все стало меняться, когда при общей реформе научных академий пошел процесс изъятия у них подведомственных учреждений. 5 декабря 2014 года постановлением Правительства РФ № 1322 все организации РАХ были переданы Министерству культуры РФ. С 2015 года не только Репинский и Суриковский институты и оба лицея, но даже музей с квартирой основателя Академии в ее советском изводе Исаака Бродского вышли из управления РАХ. В феврале 2016 года новый устав Академии, утвержденный Правительством РФ, лишил РАХ прямого бюджетного финансирования, поставил ее под контроль Министерства культуры, а все прежде самостоятельные учреждения – НИИ, научную библиотеку, региональные отделения в Красноярске и Саратове, творческие мастерские в Петербурге и Казани и др. – влил в состав самой Академии филиалами либо просто структурными подразделениями. На этом фоне Академия Глазунова, которой не коснулись реформы, сохранила свой высокий правительственный статус и прямое финансирование. Бюджетное задание ей де-юре утверждает Правительство РФ, а вот для РАХ его утверждает Минкультуры. Кому-то это может показаться нюансами. Но на самом деле они имеют серьезное значение для той академической школы, о которой мы говорим. Тем более, что и аппаратная консолидация в результате реформ не сложилась – РАХ оказалась в ведении Министерства культуры, а РАЖВиЗ курирует Министерство науки и высшего образования РФ. Получилась «опять двойка».
Понятно, что все реформы делались тогда с реверансами и обещаниями РАХ обеспечить взаимодействие. В названиях изъятых учреждений даже сохранялись слова «при Российской академии художеств». Но давайте без иллюзий. Когда нет подчиненности, неизбежно утрачивается единство структуры. Новое руководство переключает деятельность на себя. Вот осенью 2020 года реверансы закончились, и Репинский институт подписал в Минкульте новый устав, утвердив себя Санкт-Петербургской академией художеств и продолжателем традиций Императорской академии. Ну а почему нет? Ведь даже здание на Неве они занимают то самое, историческое. Кроме того, у них есть главное для академической школы – учебный процесс, участие в котором РАХ после изъятия институтов и лицеев оказалось нивелировано. Причем юридически Репинская академия (назовем ее так) подчиняется Минкультуры практически на тех же основаниях, что и РАХ. Разница, по сути, лишь в том, что избранного общим собранием ректора утверждает Министерство, а президента РАХ Правительство РФ. Но поскольку вопросы смены руководства никогда не решаются спонтанно и всегда заранее прорабатываются с курирующим ведомством, то само по себе такое утверждение для президента РАХ безусловно почетно (хотя бы тут не ниже, чем у Академии Глазунова), однако содержательно не принципиально с точки зрения реального статуса Академии и ее повседневной деятельности.
В мастерской у Сергея Николаевича Андрияки. Февраль 2016 года
Давайте еще скажем о созданной в 2002 году Академии акварели и изящных искусств Сергея Андрияки. С 2014 года она тоже имеет федеральный статус и находится в ведении Министерства культуры РФ на тех же правах, что и Репинская академия. В ее целях прямо написано: «Сохранение и развитие художественной академической школы, основанной на традициях русского и мирового искусства». Поскольку академия именная, то ректорство Сергея Андрияки, находящегося в прекрасной творческой форме, очевидно, еще долго не будет меняться. С этой точки зрения ее положение крепче, чем у всех остальных (кроме, может быть, все той же Академии Глазунова, где Иван Ильич крепко держит бразды правления).
Таким образом, сегодня действуют несколько государственных общероссийских центров, развивающих русскую академическую школу живописи. Хотя каждый из них имеет собственное мнение об этом понятии, в целом у всех оно включает обучение приемам и навыкам реалистического искусства, основанным на лучших отечественных традициях. Казалось бы – столько академий, педагогов, студентов, художников. В этом году для 6-летнего обучения живописи Репинская академия приняла на бюджетные места 38 человек, Суриковский институт 34, академия Андрияки 31, академия Глазунова 22 и т. д. В целом же обучение по специальности 54.05.02 «Живопись» сейчас ведут 45 высших учебных заведений по всей стране и еще 3 по специальности 54.05.05 «Живопись и изящные искусства». Сотни студентов каждый год учатся за счет государства, не считая графиков и реставраторов. И это мы еще не говорили про союзы художников (СХР, МОСХ и др.). Тогда откуда же постоянные сетования про утрату академической школы?
Слушая вас, невольно сам задаюсь этим вопросом. И правда, вроде бы все условия в стране созданы, учеба налажена, есть даже разноплановость и конкуренция. Но почему же тогда все это не конвертируется в ежедневную творческую повестку? Почему мы этого почти не встречаем на выставках и вернисажах?
На самом деле вопрос сегодня не в живописцах, которые, как мы видим, имеются. Тут надо говорить глобально о месте творчества академистов в современном обществе. Кто тот зритель, кому адресованы их картины? Кто заказчик и, говоря утилитарно, их работодатель? Увы, но оригинальные произведения живописи почти вышли из повседневного обихода, перестали быть частью интерьера. В квартирах на стенах не висят подлинные портреты, пейзажи и натюрморты. Скорее вы там встретите постеры и фотографии, может быть даже купленный на рынке милый дилетантский примитив, но вряд ли академическую живопись. В домашнем быту мастеров кисти заменили фотографы и компьютерные графики. Интернет пестрит объявлениями – быстро нарисуем вашу жену или ребенка в цифре по фотографии и распечатаем на холсте за 2-3 тысячи рублей. А на подходе уже доступный в скором времени искусственный интеллект с его огромными возможностями визуализации на любой вкус и в любом формате. В результате широким массам в личном плане оказываются ни к чему живописцы академической школы, и в перспективе это станет еще более очевидно.
Императорская академия обеспечивала художников работой, исполняя для государства массу заказов по украшению дворцов и резиденций, создавая картины для парадных залов, поставляя во множестве портреты членов царской семьи и знати для апартаментов и присутственных мест. Поскольку церковь являлась частью государственной системы, то практически никто из великих мастеров не миновал щедрых и, порой, спасительных для молодых художников заказов на иконостасы и фрески. После революции приоритеты сменились, но суть госзаказа осталась той же. Республика не скупилась на портреты вождей, картины, воспевающие рабочих и колхозниц, подвиги армии и флота. Тот же Бродский руками подмастерьев десятками штамповал «Расстрел 26 бакинских комиссаров» и «Ленин в Смольном». В 1940 году при Союзе художников СССР для реализации госзаказа был специально создан Художественный фонд СССР, который на полвека стал главным центром получения и распределения между мастерами подрядов на живопись, графику, скульптуру, мозаику, декоративно-прикладное искусство, их исполнения и оплаты со своими заводами, фабриками, комбинатами, мастерскими, магазинами, салонами, домами творчества, выставочными залами. В 1963 году Худфонд даже получил право на собственную всесоюзную лотерею.
Помимо стабильных и солидных гонораров художники, наряду с артистами, получали звания, награды, квартиры, мастерские, дачи, машины, путевки в пансионаты и санатории, ездили в заграничные командировки, пользовались разными льготами и преимуществами. К 1976 году Союз художников СССР насчитывал 14 538 членов. Постепенно власти все больше внимания стали уделять кино как более эффективному средству массовой пропаганды. Однако, пока существовал СССР, для официально признанных живописцев все шло по накатанной. К тому же Академия и сеть союзов художников являлись эффективным средством контроля за творческой средой, обеспечивали ее публичную лояльность, в том числе противодействие от имени профессионального цеха буржуазному формализму, абстракционизму, диссидентам и иным идеологическим противникам. Власть с помощью госзаказа мягко окружала художников заботой, но при этом крепко держала их в нежных объятьях. Как это работало на излете системы можно увидеть в художественном фильме Владимира Бортко «Единожды солгав…» 1987 года.
Развал СССР, бурное попрание советского прошлого, отказ от идеологии как таковой и обнищание государства быстро обрушили тепличные условия, в которых привыкли жить тысячи художников. Многие из них, еще недавно фрондировавшие и аплодировавшие либеральным реформам, вдруг обнаружили, что все их благополучие держалось только благодаря режиму, развал которого они так опрометчиво приближали и приветствовали. Старшее поколение, основой которого были тогда художники-фронтовики, глубоко советские люди в возрасте по 70 лет, с болью смотрели на стремительную девальвацию моральных ценностей. Вовсе не так они себе представляли свободу, о которой тихо грезили при Брежневе, а затем много говорили и писали при Горбачеве.
При общем развале страны госзаказ быстро иссяк – ведь что писать, если идеологии нет, прежних вождей развенчали, а демократам салонные портреты и пейзажи ни к чему. Весной 1992 года Худфонд, этот творческий левиафан, просто прекратил свое существование. В рыночной экономике академисты тоже оказались ненужными. Сначала были еще портреты субъектов в малиновых пиджаках, которые, подобно бандиту Гавриле из «Бумбараша», не задумываясь хватались за пистолет и требовали от академиков нарисовать «кунхуру». Но и они быстро сошли на нет. А дальше постоянное безденежье и вернисажи на уровне известной комедии: «Налетай, торопись, покупай живопись! Граждане новоселы, внедряйте культурку! Вешайте картинки на сухую штукатурку»! И никакого просвета впереди. Хроническая депрессия от ощущения безнадежности, безысходности, ненужности, краха страны и либеральных иллюзий. Осенью 1993 года по этим же причинам, точно также постигшим серьезную литературу, застрелился знаменитый писатель-фронтовик, герой Ржева Вячеслав Кондратьев – пламенный демократ, восторженно встретивший перестройку и жестоко разочаровавшийся в последствиях. Сколько же было тогда личных трагедий и сломанных творческих судеб.
Не в этом ли безвременье причина проникновения в нашу культуру и живопись современного Art? Писатель Корней Чуковский дружил с Ильей Репиным и в дневниках писал, что мастер позволял честно называть его неудачные картины «мазней». То есть, и у великих не все получалось. Приходя сегодня на выставки, вы часто видите «мазню»?
По нашим временам репинская живопись даже на уровне «мазни» априори будет считаться шедевром. Но если без шуток, то я не стал бы упрощать, бинарно противопоставляя академическую школу и Art как «ангелов и демонов». Тем не менее, у этого процесса действительно есть свои объективные предпосылки. Когда страна начала подниматься с колен, а у государства снова появился запрос на искусство, то удар художникам нанес технический прогресс. Ведь живопись статична, а тут быстро внедрились цифровые технологии. Стремительное развитие социальных сетей усугубило ситуацию. Население захватили видеоролики, компьютерные игры, виртуальная реальность. Статичные плоские 2D-изображения перестают быть интересными, а для молодежи сегодня они просто не понятны и воспринимаются как пережитки прошлого, «нафталин». Ведь у многих навыки созерцать, вдумываться, постигать нивелированы потоком новостей, ералашем картинок, огромной массой доступного видеоконтента. Если в 2000 году по данным Microsoft средняя продолжительность концентрации внимания человека составляла 12 секунд, то в 2015 году уже 8 секунд, а затем и вовсе упала до 4. Сегодня специалисты говорят, что «правило четырех секунд» прогрессирует в сторону двух. Долго любоваться картинами и внимательно их рассматривать в тишине выставочных залов сознание поколения Y и в еще большей степени поколения Z просто не готово. Даже мировые музеи немыслимы сегодня без мультимедиа. Популярной стала практика «оживления» шедевров, а сами экспозиции все больше напоминают интерактивные шоу. При этом структура интереса посетителей тоже меняется. По наблюдениям экскурсоводов, ценителей живописи все меньше. В основном преобладают зеваки, для которых главной целью является селфи на фоне знаменитого полотна, а самый популярный вопрос – сколько стоит та или иная картина. Впрочем, эти тенденции касаются не только живописи, а всего традиционного искусства. Мы же понимаем, что новогоднее безумие с билетами на балет «Щелкунчик» в Большом театре, увы, не продиктовано любовью к Чайковскому, Гофману или Петипа.
В этой концепции музеи, еще остававшиеся слабым оплотом госзаказа для живописцев, постепенно сокращают активность. У государства по понятным причинам теперь новые приоритеты. Статика хороша в виде больших памятников и скульптур на открытых местах, которые сами по себе привлекают и впечатляют граждан – и вот широкая монументальная программа реализуется разными ведомствами по всей стране. Каждый год открываются грандиозные комплексы. Все крупные мастера и комбинаты заняты заказами. На этом фоне живопись бедная сирота. Для нее задач нет, поскольку их решают теперь другими способами. Достаточно посмотреть, как с 2015 года развернулась сеть парков «Россия – моя история», где все базируется на качественном мультимедиаконтенте. Такой проект для госзаказа понятен – парков уже 26, а посетили их более 20 млн человек. Для сравнения Третьяковскую галерею в год посещают около 2 млн. Ясно, что прочие музеи русской живописи вообще не выдерживают конкуренции. Причем, как вы понимаете, 26 Третьяковок создать в разных регионах нельзя. А вот парки и аналогичные им проекты удобный и эффективный способ широкой трансляции идей и смыслов.
В такой ситуации художники в погоне за успехом пытаются сделать себя известными через акционизм и хайп. Этому способствует девальвация критериев популярности, которые из шоу-бизнеса проецируются на высокое искусство. По таким законам жанра главную ценность для признания автора имеют не талант и мастерство, а лайки и просмотры. Недавно в оперном театре стал свидетелем характерного разговора двух девушек. Обе искренне недоумевали, почему все восторгаются великой солисткой, хотя у нее так мало подписчиков в соцсетях. Не то, что у одной мегапопулярной среди поколения Z певички. Понимаю, что мои слова смахивают на обычное старческое брюзжание. Но ведь это были не примитивные малолетки. Такие в опере и оказаться то не могли. Как выяснилось, подруги уже законченный продукт нашей образованщины, разумеется, с дипломом то ли политолога, то ли креативного менеджера.
Серьезное искусство требует адекватной аудитории. Но клиповое мышление и потакающее ему клиповое образование не могут сформировать такого зрителя. В недальней перспективе слой компетентной аудитории у поколения Альфа совсем истончится. Популярность шутки: «Тебе явно за 40, раз ты пишешь без ошибок», – говорит сама за себя. Подчиняясь обстоятельствам, художник старается превратить себя в бренд, чтобы продавать не столько картину, на глубокое понимание которой рассчитывать уже не приходится, сколько собственное имя. Он стремится априори сделать свои работы признаком хорошего тона и престижа по примеру модных дизайнеров одежды. Недавно на персональной выставке одного солидного художника видел дорогое постельное белье, украшенное принтами его живописи. Можно сколько угодно ерничать по этому поводу. Но ведь картины покупают люди состоятельные. А они в силу того, каким образом формировался у нас этот слой в период первоначального накопления капитала, за редким исключением предпочитают инвестировать в другие, более прозаичные и утилитарные вещи, в конце концов, в ликвидный антиквариат. Современное искусство может их увлечь лишь раскрученным именем автора на слуху. Не эпатажные и нескандальные академисты не в тренде. Тут действуют совсем другие, прагматичные и циничные законы арт-бизнеса. Как он устроен на западе еще в 2008 году откровенно рассказал Дональд Томпсон в книге «Как продать за $ 12 миллионов чучело акулы». Рекомендую прочитать. Кстати, он приводит интересную статистику – в Лондоне и Нью-Йорке около 80 тысяч художников, из которых лишь 75 человек богатые суперзвезды, еще 300 признанные состоятельные мастера, около 5 тысяч более-менее сводят концы с концами, а все прочие 93 % живут в нужде и к тридцати годам уходят из профессии под напором молодых и амбициозных неофитов либо деградируют. Вот такой вот жесткий арт-конвейер, в котором, на самом деле, от таланта художника мало что зависит. Провинциальное подобие этой системы пытались внедрить и у нас.
Так неужели сейчас в противовес западной системе в России не может возродиться передвижничество?
Само по себе – навряд ли. Темп жизни не позволяет современному художнику по 3-4 года жить затворником, как Суриков, и писать большую картину, чтобы потом ее с триумфом представить публике на передвижной выставке и разом окупить все свои расходы. К тому же специфика формирования нашей финансовой элиты не плодит новых Третьяковых и Солдатенковых. Отдельные редкие меценаты скорее подтверждают общее правило.
С Василием Игоревичем Нестеренко в только что открытом Главном храме Вооруженных сил РФ. Июль 2020 года
Академическая живопись хоть в целом и любима народом, все больше становится персонифицированной. На слуху только те художники, кто успел сделать себе имя до засилья соцсетей – выставки Сергея Андрияки и Василия Нестеренко собирают толпы в Манеже, галерея Шилова всегда полна посетителей. Но ведь и эти известные мастера стабильны во многом благодаря государственной поддержке – от бюджетного финансирования их галерей до госзаказов, которые штучно все-таки есть и будут (тот же Главный храм Вооруженных сил РФ в парке «Патриот» с великолепными большими мозаиками, выполненными Василием Нестеренко).
Союзы художников и специалисты назовут вам еще десяток более-менее заметных имен. Но есть ли в свете сказанного шанс на широкое признание у тех молодых живописцев, кто сейчас выбирает путь русской академической школы? Без поддержки государства вряд ли. Надежды на меценатов иллюзорны. Советской системы распределения после вузов и гарантированного трудоустройства давно нет. Получается, что современные талантливые молодые люди должны полагаться в судьбе на авось, без понимания, как в будущем прокормить себя и свою семью? Невольно вспомнишь печальную сепию Павла Федотова «Художник, женившийся без приданого в надежде на свой талант». Ведь даже мастерскую, в отличие от советских времен, молодому художнику получить сейчас нет никаких перспектив. Новых не строят, а старые, оставшиеся еще у союзов художников, пожизненно заняты ветеранами и на них бесконечная очередь. Мастер компьютерной графики может рисовать, не выходя из дома, и без затей носить свои работы на флешке в кармане. А художнику-академисту нужно где-то хранить картины, эскизы, мольберты, краски, кисти, палитры, рамы, подрамники, холст и пр. Для творчества необходимо помещение, где есть правильный свет, вентиляция, можно выставить натурщиков, да и самому удобно устроиться писать. Для показа публике своих картин надо получить или арендовать минимум на месяц выставочные залы, куда заранее привезти уже обрамленные работы, развесить их, договориться с охраной и клинингом, а потом после выставки все убрать и вывезти.
Художник, женившийся без приданого в надежде на свой талант. Сепия Павла Федотова. 1844-1846 годы Государственная Третьяковская галерея
Сейчас все это полностью лежит на плечах и на кармане самого художника. Вот и получается, что в академической школе живописи остаются лишь отчаянные бессеребренники, за что им честь и хвала. Но многие после учебы по мере взросления разочаровываются, меняют свою творческую судьбу, уходят из академического реализма в реставраторы, в иконописцы, в учителя, выбирают более легкие и востребованные направления визуального искусства или вообще бросают профессию, уезжают в другие страны. Очевидно, что государственная система образования живописцев должна быть дополнена системой дальнейшей поддержки их творческой самореализации. Иначе теряется смысл всех усилий академий и институтов.
А какие современные живописцы вам ближе и почему?
С Александром Максовичем Шиловым у завершенного портрета. Июль 2020 года
Мое мнение чисто субъективно. Поскольку в РАХ я веду направление русской иконографии XVIII и XIX веков, ей посвящена моя диссертация и монография, удостоенная в 2019 году национальной премии «Книга года», то, конечно, меня привлекает творчество авторов, продолжающих лучшие традиции отечественного реализма. Много лет меня связывают добрые отношения с известными мастерами Сергеем Андриякой и Василием Нестеренко. Слежу за их творчеством, всегда посещаю выставки и радуюсь их успехам. Легендарный Герой труда РФ, народный художник СССР Александр Максович Шилов оказал честь и даже написал мой портрет. Помимо творческой ипостаси, он очень гостеприимный хозяин и потрясающий собеседник. Я надеюсь, что мои настойчивые просьбы записать драгоценные для истории нашего искусства воспоминания о великих художниках, которых он близко знал, все-таки увенчаются успехом. Во всяком случае, он мне это обещал. Навсегда в моей памяти останутся замечательные, очень душевные встречи с Ильей Сергеевичем Глазуновым, уход которого семь лет назад стал большой потерей для всей русской академической школы живописи.
В мастерской Александра Юрьевича Аверьянова во время создания картины «Сражение за Малоярославец». 1998 год
В подмосковном Чехове уже полвека активно работает очень скромный человек и один из самых главных и опытных наших баталистов Александр Аверьянов. Есть у него прекрасные пейзажи, портреты, натюрморты. Но творческая судьба навсегда связала его с большим батальным жанром в 1995 году, когда он участвовал в создании диорамы «Курская битва» для Музея Победы на Поклонной горе. Сегодня десятки картин Аверьянова украшают крупнейшие военно-исторические музеи. Без них не обходится ни одна выставка или мультимедиапроект, посвященный Отечественной войне 1812 года. Многие произведения уже стали классикой. Наши отношения, начинавшиеся тридцать лет назад как «художник – научный консультант», давно переросли в дружбу. Только что Александр Юрьевич завершил большую картину, посвященную победе русских войск над пруссаками в сражении при Гросс-Егерсдорфе 19 августа 1757 года. Сложнейшая задача решена, как всегда, блестяще по живописи и безупречно по исторической достоверности.
С директором Государственного музея А.С. Пушкина Евгением Анатольевичем Богатыревым в мастерской Дмитрия Анатольевича Белюкина во время создания серии картин «Последняя дуэль». Февраль 2023 года
Больше двух десятилетий я дружу с замечательным народным художником РФ и академиком Дмитрием Белюкиным. Его картина «Белая Россия. Исход» уже стала хрестоматийной, как и сотни изящных иллюстраций к роману «Евгений Онегин». Последние несколько лет по моей инициативе и по заказу Государственного музея А.С. Пушкина он работал над серией «Последняя дуэль» из 11 картин, которые реконструируют тот роковой день. Как ни странно, но до сих пор не было ни одного достоверного изображении дуэли поэта. Мы с директором музея Евгением Анатольевичем Богатыревым не сомневались, что только Белюкин с его любовью к Пушкину и глубоким знанием материала может реализовать столь серьезную задачу. Но нам пришлось долго уговаривать Дмитрия взяться за такой сложный проект. Уж больно велика была ответственность – ведь предстояло показать событие, о котором знает каждый. Работа тщательная, кропотливая, утомительная. Ради серии художник отодвинул многие собственные планы и отказался от ряда выгодных предложений. Вот это пример служения искусству и преданности русской культуре. Сейчас, в год 225-летия Пушкина, серия показана и вызвала большой интерес. Не сомневаюсь, что скоро она тоже станет хрестоматийной.
Вы так хорошо рассказали о целой плеяде современных живописцев. Все они в своем творчестве воспевали и воспевают Россию. А как вообще по вашему мнению – возможно ли искусство вне ощущения художником чувства Родины?
На мой взгляд, оторвавшись от родных корней, художник теряет свою подлинную силу, утрачивает самобытность. Печально, когда, подлаживаясь под обстоятельства, талантливый автор сворачивает с собственного пути и, в конце концов, становится эпигоном. В итоге он чужой среди своих и не свой среди чужих.
В качестве оправдания нередко приходится слышать о европоцентризме нашего искусства. Мол, надо обязательно уехать за границу, припасть там к истинным источникам вдохновения, слиться с местной творческой богемой. Без этого ну никак настоящим художником не стать. Хотя, например, наши иконописцы по понятным причинам никогда не имели этого поветрия, а разве среди них не было блестящих мастеров и талантливых самородков?! Это совершенно не значит, что учиться за рубежом нечему и незачем. Если только учиться у иностранцев, а не переучиваться в иностранца.
В XVIII и XIX веке Академия художеств посылала лучших юношей в Италию и Францию для завершения образования. Они годами жили за границей, в другой среде, но не теряли духовную связь с Родиной. Многие из них после возвращения составили гордость нашей собственной академической школы живописи. На рубеже XIX и XX веков многие русские художники ездили в Париж. Все они отправлялись в мировой центр искусства с заочным восторгом. Но, оказавшись на месте, удивлялись реальности, не соответствовавшей их высоким ожиданиям, и в свою очередь удивляли европейцев своим талантом. После революции в вынужденной эмиграции оказались Александр Бенуа, Константин Коровин, Мстислав Добужинский, Леонид Пастернак и другие мастера. Но они не перестали быть русскими художниками, не растворились в искусстве тех стран, куда их забросила судьба, а наоборот обогатили его.
С директором Донецкого республиканского художественного музея Геннадием Владимировичем Полянским в экспозиционном зале. Ноябрь 2023 г. Окна выбиты «градом» при обстреле ВСУ мирных районов Донецка
После начала СВО и очередного приступа оголтелой русофобии у наших граждан возникли вопросы к деятелям культуры и искусства. Отдельные персонажи бросили тень на все профессиональное сообщество. Но их появление тоже имеет свои причины. После 1991 года при переходе от социализма к капитализму нашей стране пришлось радикально перестраивать экономику, политику, весь жизненный уклад. Понятно, что такие реформы шли по западному образцу. На волне постсоветского разочарования и утраты ориентиров общество захлестнула волна самобичевания, переходящего в самоотрицание. Запад стал рассматриваться как единственно верный учитель, как спасительный пример для подражания. Поскольку культура и искусство являются камертоном настроений, то, разумеется, такое кликушество еще при Горбачеве охватило либеральное крыло творческой интеллигенции. В новой истерии «низкопоклонства перед Западом» ничего хорошего в советской стране никогда не было, а все изящное либо было вопреки большевикам, либо являлось сплошь заграничным. В результате академическая школа живописи оказалась просто не нужна. Пока основная масса художников растеряно наблюдала за развалом, бойкие реформаторы осмеяли советское официальное искусство и выбросили его на «свалку истории», канонизировали Манеж 1962 года и «бульдозерную выставку», вознеся без разбора до небес всех прежде гонимых и непонятых, сломали под эгидой борьбы с цензурой государственные механизмы контроля и формирования смыслов, а в рамках торжества демократии освободили сами себя от химеры совести. То есть под аплодисменты запада сделали то, чего на самом западе никогда не существовало.
Поскольку три десятилетия Европа и США воспринимались как цивилизационный ориентир для якобы сбившейся в 1917 году с правильного пути России, то арт-рынок обновленной страны строили по его образцу. И не важно, что «на чужой манер хлеб русский не родится». Поскольку финансы находились в руках лиц, полностью усвоивших эти политические взгляды, то получили полный ход проекты по «вестернизации» культуры. Высшей степенью успеха произведения искусства считалось его признание не на Родине, а за рубежом. А там никто не собирался пересматривать стереотипы о дикой и страшной России, которыми до сих пор пугают западного обывателя. Быстро сообразив, что к чему, творцы наперебой принялись поставлять нужный суррогат, чем экстравагантнее, тем лучше. Все, кто этому не потакал, оказались не ко двору и объявлялись ретроградами, имперцами, «совками». Само понятие «современное искусство» оказалось приватизировано и на зарубежный манер стало означать не искусство современных художников, среди которых были и есть реалисты, а именно постмодернизм.
В результате образовалась прозападная по мировоззрению тусовочка, возомнившая себя интеллектуальной элитой, этакой новой аристократией. Прямо по Льву Гумилеву, шутившему всерьез: «Ну какой же я интеллигент – у меня профессия есть, и я Родину люблю!» Быстро усвоив социальный расизм и презирая «непродвинутых» соотечественников, богема в целом надменно и потребительски относилась к своей стране, за счет которой при этом строила личное благополучие, обрастая недвижимостью в странах мечты для будущей эмиграции. Ну а как могло быть иначе? Ведь государственную идеологию в 1993 году запретили. А без нее возобладала идеология капитализма – эгоизм, который, по верному замечанию Максима Горького, родной отец подлости.
Не удивительно, что как только страна начала укреплять суверенитет и заявлять о своих национальных интересах вразрез с аппетитами запада, все эти персонажи оказались в оппозиции и стали активно продвигать художников-провокаторов, «боровшихся с режимом» на модных вернисажах и биеннале и по хулиганке становившихся «жертвами тоталитаризма». В рамках повесточки раздувались арт-страдания от неприятия «русскими дикарями» гендерного хаоса с диверсиями против традиционных церквей. Это прекрасно ложилось на западные стереотипы и воспринималось там на ура.
С директором Бердянского художественного музея Павлом Александровичем Мусенко. Декабрь 2023 г. Несмотря на все трудности военного времени, сотрудники подвижнически сохраняют богатейшие фонды музея, который носит имя знаменитого земляка – основателя советской академии художеств Исаака Бродского
Когда после начала СВО маски, наконец, были сброшены, всю эту мутную пену унесло за кордон. Без лидеров и покровителей ее остатки быстро осели. Теперь появилось, как принято говорить, окно возможностей и для русской академической школы живописи. Но после стольких лет невнимания потребуется государственная поддержка и большая системная работа, чтобы вернуть ей утраченные позиции. Причем начинать придется с предметного, а не абстрактного осознания места и значения русского реализма для современного общества и государства, его соотнесения с базовыми для культурного суверенитета страны Указами Президента РФ № 400, 808, 809. С понимания в целом перспектив станковой живописи в свете технического прогресса и развития возможностей и доступности искусственного интеллекта, его влияния на трудовые процессы в традиционном искусстве. Не учитывать их и не предвидеть последствия по принципу, как иногда приходится слышать от мастеров, «да ладно, на наш век работы хватит», является безответственной близорукостью по отношению к молодым художникам, только вступающим на творческий путь. Как и сто лет назад, железный конь 2.0 придет на смену крестьянской лошадке. Поэтому уже сейчас нужно готовить станковой живописи свое собственное уникальное и достойное место, предвидя те изменения, к которым страна и общество придут согласно программе Президента РФ к 2030 году и в дальнейшем.
Для этого нужно сформулировать четкие цели и задачи не только в части образования, которое является хоть и краеугольным, но лишь первым элементом. Тем более, утвержденная Правительством РФ программа развития Академии Глазунова до 2030 года уже может являться здесь общим ориентиром. Но дальше должны быть смоделированы следующие позиции, обеспечивающие условия для реализации художниками потенциала, накопленного при обучении, для его дальнейшего самостоятельного развития, создающие достойные условия работы, жизни и творчества живописцев.
Для реализации столь масштабной задачи придется объединять усилия ведомств, академий, вузов, научных центров, творческих союзов, преодолевая все виды разобщенности. Ведь пока у нас, как в пословице – каждый молодец на свой образец. Но поодиночке ситуацию принципиально не изменить. Нужны расчеты, прогнозы, программы действий, подкрепленные статистикой и нацеленные на достижение конкретных результатов в понятные сроки. Нужен, в конце концов, единый штаб, общая точка сборки для консолидации и координации усилий многих участников и руководства всеми процессами.
Понимаю, что звучит это по-деловому сурово. Наверное, не такого финала вы ожидали от нашего интервью. Но если меры единения и поддержки не будут осуществлены, то русская академическая школа живописи неизбежно сойдет на нет и будет сохраняться как драгоценный реликт лишь в музеях и вузах. Через десять лет студенты поколения Альфа будут воспринимать ее как «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой», не видя для себя в таком творческом амплуа ни интереса, ни престижа, ни перспективы. Звучит не оптимистично. Но пока у меня нет оснований для хороших новостей. Зато есть большие надежды на то, что они появятся.
Все фотографии в публикации предоставлены А.В.Кибовским из личного архива.
