Мы говорим с Георгием Левиновым — директором Дома скрипки в Санкт-Петербурге, экспертом Минкульта, музыкантом, педагогом, человеком, который знает всё о том, как звучит дерево.
Георгий, выставка в этом году — «Душа России». Почему именно эта тема?
Потому что она своевременная. И очень личная. Мы — Дом скрипки — постоянные партнёры конкурса «Созвездие». Каждый год мы привозим сюда разные выставки: редкие инструменты, старинные мастера, уникальные экземпляры. Но в этом году мы хотели сказать нечто большее. Рассказать про то, что у нас под ногами — русскую скрипичную школу. Она существует. Но о ней практически никто не знает.
Многие думают, что скрипка — это только Страдивари, Гварнери, Кремона. Да, это великие имена. Но у нас были свои мастера ещё в XIX веке. Были в XX, есть и сейчас. Просто русская школа — она не институционализирована, не брендирована. Это удивительно, ведь мастера были выдающиеся.
Что отличает русские инструменты от европейских? Они ведь на вид похожи.
Да, на первый взгляд — всё как у людей: обечайки, декa, гриф. Но у нас своя энергетика. У русской скрипки другое сердце. Это очень сложно объяснить словами — это нужно слышать. Русская скрипка более «говорящая», у неё голос, который будто бы не сразу раскрывается, но потом не отпускает. Она как человек с характером: требует уважения, требует времени.
А что на выставке? Там старинные инструменты или современные?
И те, и другие. Есть инструменты начала XX века, есть — современные. Все сделаны русскими мастерами. И я очень горжусь, что мы их показываем. Некоторые экспонаты — буквально жемчужины. Они в идеальном состоянии. Сохранились, потому что хранились не у исполнителей, а в частных коллекциях. А ведь скрипка, на которой играют, стареет быстрее: трещины, сколы, лак теряется. Это нормальный процесс. Инструмент живой. Но у коллекционных экземпляров — шанс сохраниться дольше.
У нас сейчас хватает мастеров, чтобы покрыть потребности отечественных музыкантов?
Очень хороший вопрос. Если честно — нет. На пальцах можно пересчитать. Максимум — 50−60 мастеров, но настоящих профессионалов среди них — вдвое меньше. Массового производства инструментов у нас нет. Китай, да. Китай сегодня — это мировой комбинат скрипок, там и фабрики, и мануфактуры, и суперклассы. Мы не стремимся к массовости, но и базового, стабильного производства у нас не хватает.
Но ведь в СССР была фабрика?
Была. Например, фабрика в Москве, где под наблюдением мастера Ярового выпускалась целая серия инструментов. Но их было немного. Остальное — ширпотреб. Проблема в том, что сегодня нет школы. Не в смысле традиции — она есть, её мы стараемся нести. Нет образовательной базы.
То есть мастеров негде готовить?
Вообще негде. Ни одного института, колледжа, где бы учили скрипичных мастеров. Когда-то была мастерская при ГИМ (Государственный Исторический Музей), там работали Витачек, Подгорный, Фролов, Косолапов. Но всё это исчезло. А без подготовки новых мастеров — не будет будущего. Именно поэтому мы сейчас с «Сириусом» разрабатываем проект школы мастеров. Я уже подготовил программу, осталось её утвердить. Это будет полноценная система: обучение, практика, менторство.
А можно ли делать хорошие инструменты на фабрике?
Да! Существует три подхода. Первый — чисто фабричное, станковое производство. Это самый низкий уровень, грубая форма. Второй — мануфактура: заготовки делаются на станке, а дальше — всё вручную. Верхняя дека — один мастер, нижняя — другой, голова — третий. Это как оркестр. И третий уровень — индивидуальная работа. Когда мастер на фабрике делает весь инструмент сам. Это уже ближе к искусству. Такие скрипки стоят дорого и звучат по-другому.
И всё же: можно ли научиться быть мастером или нужно родиться с этим?
Можно научиться. Как и в музыке. Есть талант, а есть ремесло. Нужно учить и тех, кто одарён, и тех, кто просто хочет работать руками. Это тоже важно. Скрипка — это ведь не только вдохновение, это ещё и точность, геометрия, терпение. Как врач. Ошибся — и инструмент не звучит.
Сколько времени нужно, чтобы создать скрипку?
Зависит от мастера. Например, Николай Иванович Стасов делает одну скрипку в месяц. Быстро. Но при этом — качественно. Мы с ним часто работаем вместе: он советуется со мной, я — с ним. Обсуждаем, какая модель лучше ложится в руку, как она звучит в зале. Скрипка — как необъезженный жеребец. С ней нужно подружиться, приручить. Это живой организм.
Может ли быть такое, что скрипка великого мастера не подойдёт талантливому исполнителю?
Да, постоянно. Особенно со старыми инструментами. У нас в Госколлекции есть две скрипки Страдивари — «экс-Венявский» и «Юсуповский». Когда начинается конкурс Чайковского, их выдают финалистам. И не каждый может на них играть. Скрипка выбирает музыканта, а не наоборот. И это не метафора. Это реальность.
Нужно ли играть на старинных инструментах или лучше сохранять?
Вот здесь вечный спор: музыканты говорят — играть надо, иначе скрипка «умирает». Музейщики говорят — не трогать, иначе разрушится. В Кремоне нашли компромисс: каждый день хранитель играет на старинных скрипках по 5 минут. Я считаю — это правильно. У нас в Доме скрипки мы делаем так же. У нас своя коллекция — и старинных, и современных инструментов. Мы их даем в руки музыкантам. И они звучат. Они живут.
У вас даже фестиваль появился?
Да. В прошлом году мы запустили первый фестиваль имени Анатолия Лемона — «Лемон Фест». Он продлится до мая. Лемон — это наш Страдивари, без преувеличения. Его инструменты звучат наравне с итальянскими. Фестиваль — это не просто концерты. Это платформа. Мы хотим, чтобы о наших мастерах говорили. Чтобы дети знали: скрипка — это не импортный артефакт, это может быть сделано у нас, руками наших мастеров.
Существует ли «секрет» мастера, как в легендах о Страдивари?
Нет. Секрета нет. Есть ремесло, опыт, вкус, интуиция. И ещё есть почерк. У каждого мастера — свой. А технологии одни и те же с XVII века. Меняются только руки. Но в этом и есть искусство.
Георгий, вы сказали «руки» — а где их взять, если школы нет?
Вот над этим мы и работаем. И я верю: будет школа. Потому что скрипка — это не только музыка. Это наша душа. А душу надо беречь и передавать дальше.
