В течение сезона во время спектакля в фойе театра МОСТ будет размещаться выставка из документальных материалов: первых афиш и фотоархива Венедикта Ерофеева, который был передан супругой писателя Галиной Носовой в знак дружбы и признательности режиссеру Евгению Славутину
О своих встречах с Венедиктом Ерофеевым рассказывает художественный руководитель театра МОСТ и режиссер спектакля Евгений Славутин.
Фото: пресс-служба театра МОСТСТОЯЩАЯ ВЕЩЬ Когда в руки режиссеру попадает новая пьеса, он довольно быстро определяет - стоящая это вещь или так себе. В случае с "Вальпургиевой ночью" все было понятно еще даже до прочтения, по замусоленным самиздатовским страницам. Третий или четвертый экземпляр, отпечатанный на машинке. Передавался из рук в руки, так как пьеса еще не была опубликована. Когда я прочитал эту штуку, то конечно стало понятно, что мне в руки попал шедевр. Великие вещи - они сразу понятны. Естественно, мы тут же начали вплотную ею заниматься. Разбирали сразу целыми сценами, пьеса просто летела. Это был 1988 год. Пока шли репетиции, на какой-то из спектаклей в театр пришла Наташа Шмелькова, близкая подруга Ерофеева. Мы разговорились, она спросила, что мы ставим и сказала: - А вы хотели бы с ним познакомиться? С автором? - Да, но вот говорят, что Венедикт Васильевич может человека с лестницы спустить, если он ему не понравится? - Ну что вы, это миф! Никогда и никого он с лестницы не спускал. Он найдет другие способы сравнять с землей, если не понравитесь. После этого мы встретились.
Фото: пресс-служба театра МОСТПЕРВАЯ ВСТРЕЧА Первая встреча произошла на творческом вечере Ерофеева в Доме архитектора, где мы показали первое действие "Вальпургиевой ночи". Тогда я подошел к нему и сказал, что вот я режиссер, который ставит этот спектакль, первое действие вы уже видели, мы работаем над пьесой, не возражаете, что мы ее ставим? Он сказал, приложив свой микрофон к горлу, таким немного гудящим голосом: "Не возражаю". Он говорил вообще уже очень мало, трудно было общаться через аппарат.
Фото: пресс-служба театра МОСТА потом он приехал к нам на репетицию. Никакого обсуждения, никаких замечаний и возражений не было. Он просто смотрел, а потом написал сестре, что вот "вчера был в театре, режиссер Славутин произвел самое благоприятное впечатление - криклив, неутомим и педантичен". Снобизма не было: студенческий театр - это отлично! Никаких ремарок и поправок не вносил, не дергал актеров - он был гением и совершенно спокойно относился к другим. Пьеса его, а спектакль мой. Он с пониманием к этому относился. Категорически ни во что не вмешивался. Ему было достаточно того, что я педант. Он и сам был педант. Я вообще заметил, что чем маститей автор, тем легче с ним работается, свободнее. Почему-то великие не придираются к словам и не учат как делать.
ДЕНЬ ПРЕМЬЕРЫ В день премьеры я конечно волновался. Перед началом спектакля, когда Ерофеев поднимался по лестнице, я подошел и сказал: "Вот сейчас вы увидите весь спектакль. Как я и обещал, поставили без единой купюры, с точностью до запятой". Он ответил коротко и ясно: "Ни за что не поверю, пока не увижу". Это его фраза. После спектакля, который шел 4,5 часа, он спустился к нам. Стоит, молчит. Все ждут, чего он скажет. Я говорю: "Веня, (тогда я был с ним на вы, Венедикт Васильевич, но вот в этой ситуации, почему-то сказал Веня) ну ты скажи что-нибудь ребятам, как тебе понравился спектакль?" И он произнес гениальную фразу: "Если оценивать как в фигурном катании, то 5 и 7; 5 и 8; 5 и 9". До 6 и 0 не добрался, дальше просто хохот заглушил все!"
В ГОСТЯХ У АВТОРА 
Фото: пресс-служба театра МОСТПосле премьеры поехали на Флотскую к нему в гости. Была довольно большая компания. Я зашел в соседнюю комнату и посмотрел на его библиотеку. Там стояла вся философская классика! Когда опубликовали его записные книжки, по ним было видно, что он в 60-х годах уже читал Мартина Бубера. Как это может быть? Бубер в 64-м, по-моему, еще переведен даже не был, а он его уже читал! Самая потрясающая встреча была потом, как-то летом. Я к нему приехал просто навестить, потому что его должны были в больницу класть. Я в его же стиле шутовского панибратства сказал, что только полный идиот мог написать такую пьесу, в которой в первом действии происходит экспозиция, во втором действии завязка, в третьем кульминация, в четвертом развитие, в финале катарсис. Ему, видимо, это очень понравилось, и он вполне серьезно сказал: "Хочешь, я расскажу тебе, как я сочинил эту пьесу?" Ну еще бы! Уже полтора года играем "Вальпургиеву ночь" и все еще не знаем, как он ее сочинил.
СЮЖЕТ ИЗ ЖИЗНИ Вот его уникальный рассказ: Он работал на пункте приема стеклотары. К нему приехали бывшие сослуживцы со старого места работы в другом конце Подмосковья, где они прокладывали какие-то трассы, а он был учетчиком. Приехали с большой бутылью спирта, которую где-то скоммуниздили. Поставили на стол и, так как он ученый человек и самый умный в этой компании, предложили решить, можно ли вообще пить спирт этот? Вдруг он технический? "Я взял стопку, налил и выпил. Они сидят, ждут. Подействует или как? Я наливаю вторую, третью, четвертую. В какой-то момент уже стало заметно меньше спирта в этой бутыли, почти половину выпил. Они сидят и ждут. А я смотрю на них и думаю, как же они дорожат своей жизнью!" Вот в этом весь Ерофеев. Абсолютный синкретизм юмора и трагедии.
КОНЕЦ ИСТОРИИ После смерти Венедикта Васильевича мы продолжали общаться с его женой. Мы с ней дружили, она приходила в театр. Была на спектаклях. Вообще это были очень теплые отношения. Она очень тяжело переживала его уход, все время говорила: "Скоро я к нему полечу", но кто же мог подумать, что она буквально полетит к нему, выбросившись из окна?! Мы думали, что это метафора, образ, не более того. Как-то мы были у нее в гостях, она напекла блинов с красной икрой, посидели очень хорошо. Она какая-то спокойная была. Предположить, что буквально через месяц она покончит жизнь самоубийством было невозможно. Тогда Галина отдала нам фотоархив: "Пусть он остается у вас". Как оказалось, сделала она это незадолго до своей гибели.
