Путешествие в Закулисье
Только ты переступаешь порог – оказываешься в другом измерении. Не в том дождливом, скучно-будничном, столичном. Не в том, что тебя поглощает напрочь, не жалея, беспощадно. А в том, что с белыми арочными дверьми, шикарными люстрами и ароматом кофе. В том, что порождает витающее в воздухе предвкушение совершенно особенного, тайного, завораживающего. Как в приключенческих романах. В рыцарской поэзии. В сказках былых времен.
А я – Алиса.
И вот девочка погналась то ли за кроликом, то ли за таинственной тенью. По лестнице – прямиком вверх. Кажется, в мир Зазеркалья. Закулисья. По неведомым кулуарам, ведущим в бесконечность. Полутемным, запутанным, пугающим и вызывающим восторг.
Или я – маленькая храбрая Элли, отправившаяся в Изумрудный город на поиски волшебника?
А может, я – набоковская Эммочка? В клетчатом платьице. Смеющаяся, озорная. Фантомная. Веду за собой по лабиринту тюремных коридоров осужденного. Веду на обещанную свободу, но привожу – на казнь.
Ведь это было приглашение.
Процесс
И вот девочка приоткрывает одну из множества дверей. Белую-белую. Полукруглую, высокую. Открывает не спеша, осторожно. Затаив дыхание, делает шаг вперед. Дверь захлопывается.
Обратного пути больше нет. Перед ней – бесконечного размера зал судебных заседаний. Повсюду – театральный дым, обволакивающий с ног до головы. Проникающий в самые глубины сознания. Пьянящий, дурманящий, затормаживающий. Больше она не может двигаться – только наблюдать.
– В глазах истории временное поражение в войне – ничто! – выкрикивает один из осужденных, нагло и бескомпромиссно спрятавшись за темными стеклами солнечных очков.
Однако солнца в зале суда не было, там царила – вечная, беспросветная ночь. Лишь сияние софитов ослепляло и без того напряженные глаза, пытающиеся разглядеть семеро лиц. Семеро выражений. Одно из них таилось за темными очками – бездной, через которую невозможно было увидеть ничего. Но было ли там хоть что-то?..
– Фельдмаршалов не вешают! – откуда-то издалека доносился еще один настойчивый голос. – Это бесчеловечно!
Один за другим выходили мужчины в центр зала, чтобы высказаться в свое оправдание. Перебивали друг друга, спорили. "Но кто же они?" – думала случайная посетительница.
Вдруг зал начал неистово заполняться дымом – так, что из вида исчезли подсудимые. Исчезло всё. Испарилось.
Цайтхайн
Оставь надежду, всяк сюда входящий...
Д.Алигьери
Когда девочка приоткрыла зажмуренные от страха глаза, то увидела перед собой нечто другое – пустынную местность, которая, как ей показалось, не имела конца и края. Голые, колыхающиеся на леденящем ветру ветки редких деревьев. Беспросветно серое небо. Дождь.
Под ногами – мутные лужи, темное месиво из грязи и опавших листьев. Ноги почти не идут, но нужно. Точно нужно. То ли она сама это знает, то ли кто-то издалека ее подзывает.
Она идет вперед, в бескрайную серую даль, вдыхая холодный ноябрьский воздух, который пахнет чем-то неприятно-таинственным. "Так пахнет смерть", – прошептал ей кто-то на ухо. Но что она знала о смерти?
Ей указывают путь – она идет дальше и что-то чувствует. Боль, возникающую глубоко внутри и постепенно заполняющую всё тело. Дождь усиливается, небо становится темнее, а вязкая грязь под ногами не позволяет двигаться дальше.
Вокруг – начинают появляться люди. Сотни, тысячи людей. Они заполняют весь одинокий пустырь. Такие же серые, плачущие люди, как и страдальческое небо над головой. Исхудавшие, в порванной одежде, они толпятся в надежде увидеть кого-то, кто вызовет страх и одновременно надежду.
– Геббельс, Геббельс! – прокатывается шепотом через всю толпу.
Будто бы из ниоткуда возникает образ низкого темноволосого мужчины с неприятной жестикуляцией. Он внимательно проходит мимо изможденных людей, больше похожих в эту секунду на высохших мумий, застывших в ожидании последнего приговора. Пристально смотрит на них и как будто наконец выносит такой долгожданный последний приговор:
– Untermenschen. EchteUntermenschen.
В эту же секунду девочку кто-то внезапно хватает за руку и поспешно уводит из долины страданий. За спиной – она слышит страшные вопли, рыдания и крик. Крик отчаяния. Так звучит – концентрационный лагерь "Цайтхайн".
Вскоре она оказывается на совершенно пустой, заброшенной железнодорожной станции. Небольшая табличка, нависшая прямо над гостьей этого зловещего места гласит: "BahnhofJakobstal" . Ей кажется, что здесь никогда не ходят поезда. Настолько одиноко и заброшенно выглядит всё вокруг.
Но не успела путешественница подумать об этом – как издалека начинает доноситься стук колес. Меньше чем через минуту полностью пустой поезд останавливается прямо перед ней.
Тысячи бетонных блоков
Заходит.
Поезд мчится в темную бесконечность. За окнами – ничего. Пустота, темнота, страх. Длинный туннель, у которого нет конца.
Закрывает глаза – ей снятся те семеро из зала суда. В одинаковых костюмах, в каком-то пустынном, холодном помещении с одной еле горящей лампочкой, свисающей с потолка. Тот, что был в очках, уже без них. И все-таки там есть лицо, но совершенно безумен взгляд. Этот заключенный держится в стороне от всех. Гесс. Герр Гесс – так его называют.
В помещении, утонувшем в полумраке, нет ничего. Совсем ничего, кроме многочисленных бетонных блоков. На них то садятся, то ложатся семеро. Кажется, теперь эти серые блоки – вся их жизнь. Изо дня в день. Серая, бетонная жизнь…
Берлин
Поезд останавливается, поэтому приходится очнуться от долгого, давящего сна. За окном – снова серые бетонные блоки. Только их больше, в тысячу раз больше. Разных размеров и ширины они располагаются на огромной площадке, которая уходит в безрадостную, такую же серую даль. Снова это скорбное небо над головой. Снова моросящий дождь.
Путешественница выходит из поезда и начинает бродить по лабиринтам бесконечных блоков. Какие-то из них совсем маленькие, а какие-то – настолько выше нее самой, что за ними можно спрятаться. Потеряться. Больше никогда не найтись.
Будто бы изнутри этих блоков доносятся приглушенные вопли, плачи. Странное, доселе неведомое ей чувство опустошения настигает с неистовой силой. И так беспросветно, безвыходно, что она начинает звать на помощь. Лабиринт поглотил, запутал. Оставил внутри себя маленькую девочку. Беспощадно.
И снова неведомый кто-то берет ее за руку, выводит из лабиринта вечных страданий, приговаривая:
–Du bist in Berlin. Das ist das Denkmal für die ermordetenJudenEuropas.
Великий диктатор
Снова поезд, бесконечный туннель. Снова странные сны, липкие, вязкие и кошмарные. В них тяжело дышать. В них непрекращающиеся страдания. Эшелоны заключенных направляются в лагеря. Газовые камеры. Железные решетки. А над всем этим расходится громкий, горделивый смех.
Смех того, кто держит сферу на ладони. Крутит земной шар, подбрасывает, ловит. Подбрасывает, ловит. Подбрасывает. Какой-то нечеловеческий, демонический смех.
Вдруг он замечает незваную гостью. Отбрасывает шар в дальний угол и медленно направляется к ней. Испуганная девочка замечает лежащий на полу одинокий цветок, быстро подбирает его и протягивает диктатору. Он мгновенно приходит в ярость и дрожащим голосом выкрикивает: "Цветам здесь не место!"
Оглянувшись, гостья замечает впереди большую белую дверь и бежит к ней, как к спасительному кругу. Сквозь слезы и парализующий страх. Но дверь заперта.
– Шпеер! Шпеер! Ты не можешь отказаться от наших идей! Раскаяться, предать меня! – кричит он ей вслед.
Обернувшись, она видит перед собой бесчеловечное нечто, держащее в руках уже не сферу, а отрубленную собственную голову. Как вдруг дверь открывается…
Замкнутый круг?
Потому что тесны врата и узок путь,
ведущие в жизнь, и немногие находят их.
Матф.7:14
Героиня оказывается в другом помещении. Оно ей напоминает то, что уже когда-то было. Театральный дым. Судебное заседание. Семеро заключенных. Солнечные очки. Снова возглас: "В глазах истории временное поражение в войне – ничто!"
Девочка в ужасе осознает происходящее и направляется к еще одной двери. Но и та дверь ведет в точно такой же зал судебного заседания. Снова выбегает – снова семеро, дым, очки. И так повторяется до бесконечности. Дверь за дверью ведет в один и тот же зал, где длится один и тот же процесс.
Тогда она садится и начинает плакать навзрыд, но заключенные будто бы не замечают. Судебный процесс идет, не прекращаясь. Вскрики, возгласы, споры.
Вдруг сзади к ней подходит тот таинственный, кто сопровождал и помогал в недавнем путешествии, и говорит:
– Пока ты будешь выбирать не ту дверь, история будет повторяться, а ты – вечно проходить эти круги ада. Помни, только от тебя зависит, какую дверь выбрать.
Алиса огляделась: вдалеке, сквозь дымные облака виднелось очертание еще одной двери – не столь большой и заметной, как предыдущие. Напротив, эта дверь была узкой и маленькой, но все такой же белой. Измученной героине пришлось приложить много усилий, чтобы пройти через эту дверь.
Наконец, перед ней – открылся светлый, свободный мир. Она сделала глоток воздуха, свежего, с цветочным нотами, и ступила вперед.
Судебное заседание больше никогда не повторится. Цикл прервался.
P.S. Рецензии на спектакль Юрия Грымова "Цветы нам не нужны" в классическом виде у меня не вышло. Их сотни. Был ли смысл писать сто первую? То, что вышло – это соединение всех чувств, эмоций и ассоциаций, возникших во время просмотра спектакля. Обличенных в некую субъективную фантасмагорию, которая отвечает на один из важнейших вопросов человечества: циклична ли история? Могут ли повториться страшные события, и как это предотвратить? Это оспаривание эпиграфа, данного в самом начале. Это мое личное путешествие по театру "Модерн", по внутреннему повествованию спектакля, по историческим местам Германии.
Два из них, особенно важных для моего осмысления трагедии нацизма, – саксонский концлагерь "Цайтхайм" (куда в 1941 году приехал главный нацистский пропагандист Геббельс, чтобы посмотреть на советских военнопленных) и берлинский мемориал жертвам Холокоста. Оба я посетила несколько лет назад в рамках участия в программе "Народного союза Германии по уходу за военными захоронениями". По возвращении из Германии нацизм стал и моей личной трагедией, поэтому спектакль вызвал много ассоциаций и погрузил в воспоминания. Перенес в ту реальность: дождливая Германия, просторы бывшего концлагеря, могилы павших солдат. И разве бетонные блоки тюрьмы "Шпандау" – это не прямая отсылка к мемориалу жертвам Холокоста?.. Именно так почувствовала я.
Признаюсь, что не могла оставить в стороне эмоции, вызванные атмосферой самого театра, поэтому спектакль для меня – не только то, что происходило на сцене, но и то, что случилось раньше. В тот самый момент, когда я переступила порог и зашла в "Модерн". Отсюда и родились сказочные образы из моих любимых произведений "Алиса в стране чудес", "Волшебник Изумрудного города", а также "Приглашения на казнь". В каждом из них есть образ девочки, стремящейся куда-то в неизведанность, по лабиринтам, через трудности – в другой мир. Именно так я себя ощутила, зайдя в театр. Именно так я отправилась в путешествие по бескрайним просторам художественного мира Юрия Грымова, вступившего в диалог с моим миром. Вот и вышла – сюрреалистическая фантасмагория с реминисценцией на "Божественную комедию" и библейской аллюзией, если я имею хоть малейшее право на такое…
Валерия Колесникова – лауреат первой степени Всероссийского конкурса "Новый Мир — дело молодых" в номинации "Эссе", студентка факультета "Международная журналистика" МГИМО. 