Зачем поступать в Литинститут, когда твоя зарплата больше, чем у ректора?

До Литературного института я работала на аварийной автобазе и на последнем экзамене "творческое собеседование", который тогда во всех подробностях описала в своем дневнике, выяснилось, что моя зарплата больше ректорской, а ректором тогда был писатель Сергей Есин. Я вернулась с собеседования на автобазу и абсолютно счастливая написала заявление об увольнении. Я поступила на очный факультет и очень стеснялась, что мне уже 21 год. Часть родственников считала, что я должна учиться на заочке, но мне хотелось быть "как все", хотелось продлить детство и побыть студенткой. На длительную побывку я не сильно надеялась, так как плохо училась в школе и никаких чудес не ждала от себя, но решила, что хоть полгода, но все мои, среди удивительно разных однокурсников и преподавателей-полубогов.

 

Народившихся первокурсников отправили на субботник. Так я первый раз побывала в общежитии, отмывая там с тогдашней подругой и уже однокурсницей окна в комнатах. Второй раз я побывала в общежитии при тяжелых обстоятельствах – у нас умер однокурсник и мы прощались с ним в общажном спортзале. Я была влюблена в него, но он встречался с девушкой (тоже с нашего курса), поэтому и по многому другому он о моей влюбленности даже и не догадывался. Третий раз, я побывала в общежитии уже как сотрудник вуза: мы ходили по комнатам в воспитательных целях. Я вообще плохо представляю, как воспитывать студентов, поэтому, войдя в очередную комнату, я просто вскрикивала и спрашивала – что это? У меня мания порядка (моего конечно), и когда я видела абсолютный хаос, из которого мало, что могло возникнуть, я паниковала. Именно там, на тумбочке я увидела такую пирамиду окурков, которая могла бы доказать, что в крови студентов непременно есть егИаптяне, если бы не одно обстоятельство.

 

О жителях Древнего Египта нам повествовала легендарная Инна Андреевна Гвоздева, о которой нам рассказали старшекурсники: "Вы не переживайте, ребят, сдать это невозможно, но мы как-то сдали, а многие все еще надеются сдать!"

 

В Египте, говорила Инна Андреевна, была удивительная, даже для нашего времени гигиена. Гигиена духа и тела. На одной из лекций Инна Андреевна вдруг неожиданно замолчала и стала смотреть в окно. За окном рос раскидистый платан (тополь, конечно), а по нему прыгала кошка, мне кажется рыже-белая. Мы тоже уставились в окно.

 

- Смотрите, жирненькая, - сказала Инна Андреевна, - у меня не такая, значит ей не так плохо живется.

 

Мне, кажется, мы засмеялись, негромко так, но стало понятно, что Инна Андреевна тоже человек, хотя в реальности она абсолютно мистична.  

Введении в языкознание у нас вел Виталий Григорьевич Сиромаха. Сирый маха, как он сам себя расшифровал. На одной из лекций он нам сказал:

 

- Вот, например, в русском языке нет звука "ы".

 

- А как же "кЫса"? – спросила его Света Богданова.

 

Сиромаха улыбнулся и ласково произнес:

 

- А кто говорит "кЫса", тому нужно обратиться к логопеду. Мы засмеялись, хотя я до сих пор считаю, что он не прав, а Света права.

 

Экзамен у него проходил по собственной системе: нужно было ответить на десять или пятнадцать (а может и больше вопросов) и набрать какое-то количество баллов, из которых потом он выводил простые отметки типа "хорошо".

 

После экзамена мы девчачьей кучей стояли во дворике у крыльца, к нам подошел наш однокурсник Ян Никитин. Мы выяснили, что он не сдал. Сиромаха ему сказал, что лучше подойти осенью и подготовиться. Выяснилось, что Ян не ходил на лекции к Сирой махе, поэтому спокойно называл буквы "Ь" и "Ъ" - мягкий знак и твердый знак, Сирый маха был удивлен, потому что он сам называл их ерь и ер, и нам велел, а Ян пропустил этот момент. Мы жутко смеялись все вместе, Ян весело махнул рукой и белыми волосами и сказал: "Ну ясно теперь! А то у него лицо как вытянется. Я не понял в чем дело".  Эти "ер" и "ерь" были определенным паролем на первом курсе, да и дальше попадались по ходу движения к пятому курсу.


В. Сиромаха Фото: Арина Депланьи

Я была жутко стеснительной и общалась с однокурсниками только на территории вуза и то не очень активно, поэтому большую часть я выучила уже к выпуску, может быть в силу того, что я частенько отмечала присутствие однокурсников на парах в журнале деканата и преподавателя. Был в связи с этим у меня такой случай с преподавателем эстетики и психологи творчества Олегом Александровичем Кривцуном. Мне очень нравились его лекции. И его учебник, и вообще он был совершенно прекрасный и даже однажды (когда я уже работала в вузе секретарем у С. Есина) спросил не обижает ли меня кто, и что если так, то он готов меня защитить. Я была под впечатлением и чуть не заплакала.

 

А тогда, я наотмечала кучу народа и принесла после лекции журнал на кафедру. Олег Александрович взял его открыл и спросил, как так вышло, что на лекции было человек 14-15, а в журнале чуть не весь курс. Я задумалась и на голубом глазу сообщила:

 

- Так это я, наверное, переводчиков отметила?!

 

- Зачем же их отмечать, если их не было? – резонно удивился О.А.

 

- Так… они.. наверное … приперлись?

 

Мы помолчали, я начала краснеть, потому что поняла, что слово "приперлись" никак не подходит к беседе с преподавателем эстетики. Пол на кафедре не провалился. Я в обморок не упала. Мы еше несколько секунд помолчали.

 

- Больше тогда не надо так делать, - сказал вежливый профессор.

 

Не помню делала я так в его журнале еще или нет, но слово "приперлись" при нем больше не говорила.

Мы, конечно, все большей частью (когда это было возможно в принципе) списывали на экзаменах. Даже, если я готовилась всю ночь, и допустим, знала ответ на билет, я все равно предпочитала открыть под партой учебник, который могли оставить товарищи, и читала, помечая на листе ответа что-то или в безумии пытаясь запомнить невыученное.

 

Ныне покойный профессор Минералов, сказал, что мы можем списывать спокойно, потому что, тем кто учил и читал это не повредит, а другим не поможет. Еще он рассказал, что его учитель читал на экзамене газету в полный разворот и когда дочитывал, то громко кричал: "Переворачиваю!" Парты очищались, студенты наивными глазами смотрели на профессора.

 

Было у меня два нелепых случая, сдавали мы "Зарубежную литературу" XVIII века проф. Тарасову. Взяла я билет, села за парту, смотрю – все читают с учебников, пишут уже. Тарасов с непроницаемым, почти сфинским видом смотри то на нас, то в свои книги, то спрашивает однокурсника. Я тоже открыла учебник, мне нужно было. Но вот я смотрю, что называется в книгу, а вижу – фигу. Смотрю снова – снова фига. Тут меня в спину ткнула однокурсница, что-то спросила по билету. Мы тихо обсудили и тут она у меня спрашивает:

 

- А ты то-как?

 

- Я не могу найти ответ в учебнике! – вдруг ору я в панике на всю аудиторию и с ужасом поворачиваюсь обратно.

 

- А вы, успокойтесь, - говорит мне Тарасов, - положите книжку на парту, как все ваши однокурсники и спокойно читайте.

 

Часть учебников реально лежали на партах. Я успокоилась и обнаружила, что нужные мне страницы просто вырваны. Мы с кем-то поменялись учебниками, и я получила свое "хорошо".

 

Другой случай был связан с учебником по СРЯ – по современному русскому языку. Сдавали мы его преподавателю, в чью группу ходили на практические занятия. Мы расселись, разложили книги и стали готовиться. А надо сказать, что часть преподавателей были тоже люди творческие в широком смысле этого слова и потому часто рассеянные или нелепые. Так вот Татьяна Орлова, которая принимала у нас экзамен, вдруг вскрикнула:

 

- Я потеряла ведомость.

 

Сначала она перетряхнула все свои вещи, но видимо, отчаявшись и как все мы, боясь Светлану Викторовну из деканата, вскочила с фразой:

 

- Вдруг я положила ее в парту!

 

И стала искать ее в партах. И на ее глазах произошло рождение шпаргалок и полное разочарование в отличниках.

Фото 4. Коллаж О. Лисковая. (Источник: knigisosklada.ru)

- Боже мой! Лисковая! У и у Вас! В парте! Учебник!

 

- Я паникую, - панически завопила я, - мне нужно себя проверить!

 

- Ладно!

 

- И у Вас! Драницына!

 

К слову сказать, Марина Драницына была для Орловой особо важна. Так, по ее мнению Марина громче всех разговаривала, опаздывала, непременно должна была что-то ответить, и может быть натворить:

 

- Кто уронил ручку? Драницына! Кто говорит одновременно со мной? Драницына! Кто это сейчас неправильно ответил? Драницына? Где Драницына?

 

 Но Маринка совершенно к этому не имела никакого отношения, это странное отношение по сей день загадка.  Так однажды спустя минут 40 после переклички и плюсика в журнале напротив Маринкиной фамилии открылась дверь и вошел Вадик Оноприюк. Наша преподавательница, уткнув нос в журнал, сообщила:

 

- Ага! Кто это у нас опоздал? Драницына опоздала!

 

Мы сквозь смех хором сообщили:

 

- Оноприюк!

 

Орлова была разочарована.

 

На экзамене, кажется у того же Вадика, она отобрала записные книжки, в которых были ответы на все вопросы. Вадик устало потребовал их обратно:

 

- Я всю ночь их писал!

 

Орлова вернула, поразившись.

 

Многие преподаватели не разрешали опаздывать, после определенного момента вход в аудиторию был закрыт. Иногда стулом. Уважительной причины почти не было. Была такая причина только у знаменитого автора учебника "Русская словесность" А. И. Горшкова. Нам Александр Иванович читал старослав и стилистику и считал, что уважительная причина это – проспал. Сон – это святое, а все остальное не стоит опоздания.

 

На экзамене он дал нам небольшой текст и нужно было назвать части речи: прилагательное, существительное, перфект, плюсквамперфект, местоимение…  Какое бы слово он не предлагал мне обозначить частью речи старославянского языка я непременно ошибалась, в конце концов я напугала профессора: "Знаете, Вы лучше ничего больше не говорите, а то придется мне оставить Вас на осень".

Профессор по истории философии А.И. Зимин, входил в аудиторию чуть позже звонка (может быть даже на целых 15 минут) и ставил возле двери стул. Все. Баста. Больше никто не пускался. Однажды мы ждали его больше 20 минут и в конце концов, я встала и поставила к двери стул. Дверь через некоторое время стала открываться, стул отъехал. Профессор Зимин, поставил стул к стене, встал за кафедру и в полной тишине сказал: "Юмор. Ценю." С тех пор стул он больше нам не ставил.

Человечности в наших преподавателях всегда было больше, чем строгости, за что им огромное спасибо, потому что многие мои однокурсники жили в те времена очень трудно и многие голодно. Тогда из-за этого стипендию платили всем, иначе было выжить очень трудно. Одни работали по ночам в торговых киосках. Другие прямо на парах переводили любовные романы.

 

Мой однокурсник Виталик Григоров, как выяснилось на встрече в связи с 10-летием окончания вуза, например, запомнил какую-то мою прекраснейшую кофту, их у меня было совсем немного в то время. Я подозреваю, что это была кофта, которую я купила себе на огромную предновогоднюю стипендию, курсе на третьем. На эту же стипендию-премию я купила часы. Носила я их очень долго, пока не забыла в примерочной города Праги. Вернулась через несколько минут. Пересмотрели с девочками-продавщицами все кабинки… кто-то забрал. Где они теперь тикают?

 

С утра, перед первой парой нам давали молоко и хлеб, а днем бесплатный обед.  Это был конец 90-х. Невероятно странное, бедное, депрессивное и счастливое время.