Опрос по "женской поэзии". Часть 2. "Личное это политическое".

Портал "Ревизор.ru" продолжает практику коллективных опросов, начатую минувшей весной с разговора о феномене "женской прозы".

Первая часть опроса о современной женской поэзии находится здесь. Напоминаем базовые вопросы.

Елена Погорелая. Фотографии из личных архивов литераторов. 
 

1. Мне кажется, что "женская поэзия" если и могла считаться феноменом, то около ста лет назад, когда в литературе действительно случился своего рода "бум" женской лирики (и изданная в 2000 году, фактически к юбилею этого "бума", изящная антология М. Гаспарова, О. Кушлиной и Т. Никольской "Сто одна поэтесса Серебряного века" тому подтверждение). Но уже через несколько лет… Могло ли, например, кому-нибудь прийти в голову назвать "женской поэзией" стихи О. Берггольц или А. Барковой? Сейчас, я думаю, никакой женской или мужской поэзии не существует – есть просто стихи, написанные тем или иным человеком на интересующую его тему.

2. Боюсь, что поэзия в наше время находится в положении неуловимого Джо: провоцировать ее некому, поскольку она никому (настолько) не нужна. В конце концов, термин "женская проза" изначально был введен как издательский маркер, чтобы обозначить определенную читательскую аудиторию, для которой выпускаются определенного типа романы. Ярлык "женская проза" выглядит уничижительно именно потому, что под ним подразумевается жанровая, нишевая, массовая – называйте как угодно – литература. С поэзией ничего подобного не происходит, читательская аудитория у нее минимальна, поэтому применительно к стихам этот "ярлык" может играть даже новыми красками: женская поэзия – это поэзия определенного толка, внятная специалистам, поклонникам М. Шкапской, Е. Стырской и В. Павловой, и посвященным, то есть нечто по определению не массовое. Но "простому читателю", думаю, в этих тонкостях некогда разбираться.

3. Ну вот Багрицкий придумал свою Нину Воскресенскую как раз таки в годы повышенного спроса на женскую лирику. То есть в качестве розыгрыша или какого-то поэтического упражнения, конечно, могут. Но только зачем?

4. Мне кажется, сейчас авторитетом обладают только конкретные люди, и, к счастью, это не зависит от пола и гендера. Если привести пару имен навскидку – да, стихи И. Ермаковой условно "женственнее", чем, к примеру, стихи Л. Горалик, а стихи Н. Сучковой более "андрогинны", чем стихи Л. Югай. Ну и что? На качество стихов эти гендерные оттенки ни в коем случае не влияют, и слава богу.

5. "Фем-письмо" мне видится скорее вариантом акционизма: не столько литературной, сколько общественной деятельностью. Собственно, тексты О. Васякиной, Е. Костылевой, Г. Рымбу прежде всего решают актуальные социальные, а уж потом – поэтические задачи. Актуальная общественная деятельность может оказывать влияние на поэзию, почему нет. Только это будет не столько развитие "в сторону", сколько присвоение и актуализация каких-то свойственных "фем-письму" приемов; точно так же в разные исторические периоды адаптировались к современной в ту пору поэзии городские романсы, газетные лозунги, сетевой фольклор и т.д. Но придавать "фем-письму" какое-то сверхценное собственно поэтическое значение в этом контексте я бы не стала.

Татьяна Бонч-Осмоловская. 
 

 

1. В первую очередь это неопределенный термин. Можно определять "женскую поэзию" ноуменально, как поэтическое творчество женщин. Так, Илья Кукулин писал о позднесоветской и послесоветской "женской поэзии" как о комплексном явлении, ставящем самые разные социальные, гендерные и художественные задачи, рассматривая авторов-женщин, причем таких, которые соотносили свои тексты с текстами современных им западных поэтесс.

С другой стороны, "женская поэзия" может служить оценочным термином уничижительного рода как некая разновидность поэзии меньшего класса, по аналогии с женским теннисом или шахматами. В физических видах спорта женская разновидность подразумевает еще и сексуализацию спортсменок зрителями и судьями. По аналогии, женская поэзия – это нечто недотягивающее до поэзии как таковой, беллетризированные стихи со специфическими эмоциями, где поэтический субъект определяет себя в отношении к ограниченному набору явлений. Как полагал Блок – женщина-поэт стоит перед мужчиной, а мужчина-поэт – перед Богом. Впрочем, в советское время оба стояли еще и перед советским народом и руководящим им партией.

Так что сам термин существенно не определен или определен амбивалентно. Или поливалентно, если добавить понимание женской поэзии как той, которую читают женщины, по аналогии с женскими врачами как врачами, которые лечат женщин. Еще мне нравится указание Полины Барсковой на женскую поэзию как то, что производится женским телом ВМЕСТО ребенка.

То есть самая широкая терминологическая неопределенность. Впрочем, стиховедение легче определяет "женскую рифму", чем "женскую поэзию" (смайлик).

О моем отношении, говоря словами Тургенева, "я не люблю восторженных девиц", и то же словами Умки – "я ненавижу девочек". В некоторых своих текстах я определенно к ней отношусь.

2. В отношении "женской прозы", как я поняла, респонденты сошлись на определении ее как "написанной женщинами", то есть достаточно нейтрально. В отношении поэзии, действительно, это термин (во втором из описанных выше значений) более оценочный и уничижительный. При этом темы и интонации, свойственные поэтессам начала ХХ века: исповедальность, интимность, попытки десубъективизации женщины в любовных отношениях, как раз возникли как попытки заговорить собственными голосами, которыми не могли говорить поэты-мужчины. Но мужчины этого не оценили. Или так похвалили, что только диву даешься мужской величавой мудрости, как у М. Волошина: "Она [женская поэзия] менее обременена идеями, но более глубока, менее стыдлива (стыдливость ведь это исключительно мужское чувство)". А когда авторитетные поэты прошлись по поводу "оскорбляющей слух" нестерпимой трескучести женской поэзии, любители стихов посчитали естественным присоединиться к этому мнению, и, действительно, термин стал носить оценочный характер.

3. Вопрос снова подразумевает множественность смыслов: способен писать? пытается писать? пишет и публикует? имеет право писать? Соответственно, ответы различаются. На один ответ: почему же нет – как и в жизни, в поэзии мужчины играют различные роли. На другой, если определять характерные особенности высказывания лирического субъекта "женской поэзии", усугубляя до абсурдного, как восторженность, манерность, самолюбование, надрыв, etc, то примеры таких интонаций легко отыщутся в "мужской поэзии". А если вспомнить об аспекте "культурной апроприации", в соответствии с которым сегодня в мире считается неприличным, даже недопустимым, писать о чужом (травматическом) опыте, не принадлежа к данному сообществу – аборигенов, чернокожих, эмигрантов, etc. Здесь можно вспомнить скандал, разгоревшийся недавно после опубликования рассказа "I sexually identify as an attack helicopter" (рассказа, правда, не стихотворения). В этом смысле, чтобы приступить к написанию женской поэзии, мужчине следует совершить трансгендерный переход. Правда, в этом случае он перестает быть цисгендерным мужчиной. Получается парадокс в стиле критского лжеца.

4. По словам того же Волошина, женская поэзия вторична по отношению к мужской, так как сама не творит поэтический язык, но на уже созданном языке способна выражать тонкие, едва уловимые оттенки, говоря не от собственного лица, но от всего женского рода или хотя бы одного из его стихийных течений. Можно обсуждать, насколько это утверждение было верно для начала ХХ века, но к концу первой четверти XXI века очевидно, что женщины создают собственные поэтические языки, абсолютно удивительные и разные – возьмем Ры Никонову, или Ларису Березовчук, или Линор Горалик, или Анну Альчук, или Евгению Риц, или Марианну Гейде и др., и др., и др. Это еще если не говорить о новых фем-поэтиках. Женщины-поэты сегодня настолько своеобразны, и ярки, и глубоки, и умны и разнообразны, что сводить их к "девочковой" волне невозможно. И авторитет у каждой свой, и у совокупности как авторов женской поэзии он, несомненно, есть. При этом продолжает существовать и "женская поэзия" в беллетризированном смысле, назвать хоть В. Полозкову. Так что снова большая проблема здесь в постановке вопроса – в определении термина и разграничении его смыслов. И в самовосприятии – далеко не каждая автор-женщина относит себя к автору женской поэзии, далеко-далеко не каждая соотносит свое письмо с гендерным мужским письмом, с расширением, противопоставлением или детализацией мужской картины мира. 

5. Да, разумеется. В "фем-письме" знаменательна актуализация обновленного феминитива, переход от распространенного на протяжении ХХ века "поэтессы" к "поэтке". Хотя среди авторов-женщин нет единства в самоопределении – поэтка, поэтесса, поэт. И, повторюсь, термин "женская поэзия" несет различные смыслы – определяется ли он по отношению к тематике и стилям, автору и читателю.

А "фем-письмо" определяемо, можно указать его характерные особенности, перечислить имена авторок, указать платформы публикаций и обсуждений. При этом тематика "фем-письма" существенно отличается от тематики "женской поэзии" (если определять ее по этому критерию) и в определенной мере ограничена переживанием травматического сексуального опыта, открытием, осознанием, проживанием собственного гендера и сексуальности, социализации в связи с этим осознанием, фем-активизмом. Да и стилистически – от "девичьей поэзии" больше ждешь традиционной просодии и лексики, тогда как "фем-письмо" наверняка верлибр и комбинации различных стихотворных форм с весьма широким лексическим спектром.

6. Поскольку понятие "женская поэзия" остается неопределенным, можно попытаться переформулировать этот вопрос, скажем, возможен ли сдвиг женщин-поэтесс в сторону более открытого выражения телесности в ее разнообразных проявлениях и в сторону более активного социально-политического высказывания. По мере того как "фем-письмо" развивается и проблемы, которые оно проговаривает, выходят из немоты наружу, при этом никуда не исчезая в современном российском обществе, несомненно все больше женщин задумывается над тем, чтобы присоединить свой голос к этому поэтическому направлению. Станет ли это масштабным явлением, так что редакторки Ф-письма взвоют наподобие А.Ахматовой (ох, я так хотела не приводить эту цитату!), – увидим (смайлик).

Владимир Пряхин.

Vlad ПRЯхин (Владимир Пряхин) – поэт, прозаик, переводчик, издатель, редактор ряда литературных изданий, модератор литературного видеоканала ЛИТИНФО. Москва.

 

1. Скорее да, женская поэзия может считаться феноменом в рамках той части литературного сообщества, представители которой сами обозначают свою принадлежность к ней.

2. По крайней мере, оценочность в этой фигуре речи есть. Потому что не все женщины, занимающиеся серьезно поэзией готовы относить свое творчество именно к  "женской поэзии", как-то акцентировать эту особенность. Так обстоит и в области прозы. И есть, хотя и в очень небольшом количестве, мужчины, способные и желающие поэтически высказываться "от имени женщин".

3. Далеко не всем мужчинам это нужно. Однако, так как драматурги и сценаристы мужского пола часто вполне успешно справляются с созданием высказываний, исходящих от имени женщин, то и в поэзии это возможно. Эта традиция имеет корни еще в античности. Есть примеры и в современной поэзии. Возможность сделать такое поэтическое высказывание неотличимым от высказывания реальной женщины зависит от способности автора "вживаться в образ", от его наблюдательности, жизненного опыта, мастерства имитации. И, конечно, что в поэзии особенно важно, от мотивации, в основе которой лежит, на мой взгляд, скрытая бигендерность человека, наличие в психологии и физиологии мужчины или женщины элементов, присущих противоположному полу. Обсуждение этого вопроса может вызвать сопротивление представителей традиционно-религиозных взглядов на природу человека, но для современных психологов и физиологов это является фактом.

4. Любая, как-то особо обозначенная, "поэзия" обладает авторитетом в одних кругах, и почти или совсем не обладает в других. Поле литературы, а поэзии особенно, очень разделено. Это касается как областей, в которых работают авторы и критики, так и круга читателей.  Несомненно, круг почитателей "женской поэзии" существует, хотя не все издания и критики готовы это открыто признать.

5. Я бы сказал, что поля "фем-письма" и "женской поэзии" пересекаются лишь частично. И это связано с социальными установками пишущих более, чем с художественными. Представительница "женской поэзии" может придерживаться и вполне консервативных, патриархальных взглядов на общество, что в "фем-письме" практически невозможно. Нужно помнить и то, что внутри самого "фем-письма" существует ряд направлений, отличающихся степенью радикализации всевозможных мировоззренческих и творческих установок.

Я бы говорил не о развитии, которое должно предполагать наличие "вертикали", некий рост, а о трансформации, взаимном перетекании одного явления в другое. Такого рода интенции в сознании представительниц "женской поэзии" не всегда, но есть. Эстетика произведений, которые можно отнести к "женской поэзии" чаще (но есть исключения) лежит ближе к "традиции" в ее широком понимании, тогда как для многих представительниц "фем-письма" характерны новаторские устремления. Чаще в таких областях, как особенности рефлексии, логики, метафоризации, но, несомненно, и в использования языка. Определенному "развитию", если о нем можно говорить, должно предшествовать изменение не только творческих, но мировоззренческих установок, иное, к примеру, понимание "телесности" или различных социальных явлений, таких, как проблемы сексизма, насилия в семье и многих других.


Алексей Александров.

1. Наверное, в таком определении есть смысл, если так себя ощущают авторы, и мы можем ряд ярких текстов к "женской поэзии" причислить. С другой стороны, мне кажется, что гендерная проблематика сужает цель поэзии, которая, как известно, сама поэзия и есть. То есть феномен "женской поэзии" существует, поскольку порождает возмущение в общем литературном поле, одновременно расширяя и сдерживая его, и это вполне нормально. Как долго он просуществует, я не могу сказать, поскольку в последнее время мир становится все более сложным, но и универсальным, и в части гендерных границ тоже.

Я помню много плохих объяснений, что такое "женская поэзия". Обычно это вид литературного брюзжания, часто несправедливого. А что такое "мужская поэзия"? Но ведь она в таком случае тоже существует, и точных определений этому феномену нет. Вот, например, цитата из одной заметки по поводу выхода в свет поэтического альманаха: "Женские стихи продолжают осваивать безграничную область плача, мужские - концептуальность и все остальное."Сейчас, как, впрочем, и тогда, когда это было написано (начало двухтысячных), можно написать ровно наоборот, и ничего не изменится. Да, есть тело, его язык, особенности физиологии, ощущения, но, мне кажется, неправильным все сводить именно к этому. Остается, пожалуй, только самоопределение автора. И тут ясно, что авторский "произвол" совершенно не зависит от каких-то схем и иерархий.

2. Конечно, чаще тут слышится определенного рода коннотация, курица не птица и т.д. Впрочем, я помню, насколько разные авторы попадали в эту категорию, и это не говоря о так называемой "сетевой поэзии". Нечто похожее происходит с понятием "провинциальный". Мне нравится, что я нестоличный поэт, хотя и только саратовским поэтом я себя назвать не могу. Но если меня так назовут, возражать не буду. А для кого-то это позорный ярлык, чуть ли не клеймо. Я думаю, что поэт – это такой Протей, облако в штанах, "то ли девочка я то ли мальчик - Бог весть…" (Евгения Лавут), и это гораздо большая провокация. Но да, заявляя о себе так, автор(ка) провоцирует и его (её) на это провоцируют тоже.

3. Вполне могут, почему нет. Не будем далеко ходить, вспомним хотя бы Галу Пушкаренко. Это если речь идет о стихах, написанных от лица женщины мужчиной. Не помню, были ли такие попытки в рамках проекта "Русская поэтическая речь", но, думаю, были. Ну, а "женских" литературных масок, проектов в истории было достаточно. Другой вопрос, насколько удачно это получалось и зачем это делалось.

4. В этой безусловности есть доля условности. Если только мы опять не подразумеваем под "женской" поэзией графоманию. Кроме того, чаще у поэта, в частности поэта салонного, была женская аудитория, "ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин..." и т.п. Значит ли это, что женщинам интересно слушать поэзию вообще?  Или они притворялись?

Когда я читаю стихи, я вспоминаю о том, что автор мужчина или женщина, только тогда, когда текст заставляет меня это сделать. То есть, это часть авторской стратегии в большинстве случаев. И мне, как читателю, собеседнику, остается только с этим согласиться.

Что касается места в литпроцессе и авторитета, то опять же эти понятия умаляют поэзию, сводят все к какой-то механистичной шкале, которой на определенном уровне не существует. Какое, к примеру, место в современном литературном процессе, если такой существует, у Елены Фанайловой или Галины Рымбу? Понятно, что одно из самых важных, иначе и не может быть.

5. Скорее "ф-письмо" – это наиболее яркая и актуальная часть "женской поэзии", но все-таки ее часть. Я надеюсь, что постепенно часть табуированных тем отпадет за своей ненужностью и останется поэзия иного, не враждебного, но яростного и прекрасного мира.  Развитие, по-моему, происходит не в отделении и не в борьбе за него, а в качественном изменении на границе жанра, явления. То есть я жду обратного процесса – развитие "фем-письма" в сторону "женской поэзии", к ее окончательному определению.

Нина Александрова.

Нина Александрова – поэтесса, критик, выпускающая редакторка проекта "Ф-письмо", редакторка раздела поэзии журнала "Лиterraтура", участница редакционной группы проекта "Метажурнал". Москва.

 

1. На мой взгляд, женская поэзия – это вполне существующий феномен. И здесь я бы говорила не о том, что производящими ее авторками могут быть только биологические женщины, а о том, что в ее основе лежит актуализация специфического женского опыта. Как индивидуального, так и общего для всех женщин. Опять же, создательница термина "écritureféminine", женское письмо, Элен Сиксу, французская философиня- постструктуралистка, говорила что это скорее о специфическом способе подхода к тексту, к его созданию. Текст здесь становится производным не от рационального, а скорее от телесного, как дыхание. Я склонна согласиться с ней и рассматривать женскую поэзию в этом ключе – как специфическую оптику для читателя и критика, связанную, однако, со специфическим женским опытом.

2. Я думаю, совпадает. Это проза или стихи, написанные женщиной. Что как бы противопоставляет их "всем остальным" (=мужским) прозе и стихам. В этом определении кроется противоречие – с одной стороны, женское маркируется как "не такое, не достаточное, требующее снисходительного отношения", с другой стороны, явно указывает на то, что, если его создательницами могут быть только женщины, текст этот снабжен какой-то специфической оптикой, присущей только женщинам. Женской прозой не называют книги, написанные для женской аудитории, например. То есть это какая-то не вполне артикулируемая история об историях, которые могут рассказать только женщины – в том числе каким-то специфическим образом.

3. Если это транс-мужчины или люди, осознающие себя как мужчины, но прошедшие все прелести женской гендерной социализации – почему нет.

4. Безусловно, обладает. Здесь уместно вспомнить о проекте "Ф-письмо", который приобрел свой огромной символический капитал не благодаря встраиванию в какие-нибудь иерархии, а игнорируя их и просто публикуя ту самую женскую поэзию и работая с авторками. Кончилось это полнейшим институциональным признанием и попыткой дать проекту крупную премию, от которой проект отказался. Опять же, некоторые совсем молодые авторы воспринимают "женскую поэзию" как современный мейнстрим, который обладает огромным символическим капиталом.

5. Мне кажется, что "фем-письмо" - это про политическое заявление, про артикуляцию своей политической позиции. Тогда как "женская поэзия" - это более широкий термин, описывающий репрезентацию любого женского опыта. Но, как писала публицистка и активистка Кэрол Ханиш, "личное это политическое". В этом смысле такое разделение может выглядеть избыточным и мне кажется ненужным.


Дана Курская.

1. Лично для меня не существует понятия "женская" или "мужская" поэзия. Я считаю, что если в большинстве поэтических текстов убрать глагольные окончания, то читатель и не поймёт, какого пола автор. Все человеческие переживания, трансформировавшиеся в текст, остаются именно человеческими, то есть по сути внегендерными.

2. О серьёзных прозаических произведениях мне сложно говорить как о "женской прозе". Я родом из Челябинска, вот там в конце девяностых продавцы на книжных развалах женской прозой называли любовные романы в ярких обложках. Так и говорили покупателям: "Посоветовать Вам женскую прозу? "Ванда становится секретаршей графа" очень интересная. Или вот ещё возьмите "Роковое влечение". Поэтому я с подросткового возраста как-то уяснила себе, что "женская проза" - это проза для тех, кто алчет роковых влечений с графьями.

3. Ну понимаете, стихотворение Галины Рымбу о вагине никогда не смог бы написать ни один мужчина. Просто потому что ни один мужчина не переживал физиологически то, что переживает женщина. А если речь о чувствах, о том, что, мол, женщина и любит по-другому, и мир воспринимает по-другому – то мужчина мог бы об этом написать. Потому что любой мужчина способен любить как женщина. И наоборот.

4. Сейчас вообще в современном литературном процессе наступает Время Женщин, чему я очень рада. В последние пару лет чаще всего именно женщины встают у руля литпроектов. Именно женские голоса звучат всё громче. Именно их высказывания вызывают резонанс. Соответственно, то, что делают женщины, наконец приобретает авторитет. Очень хочется, чтобы так и продолжалось.

5. Фем-письмо для меня действительно отдельный феномен. Он как бы о травмах. То есть на самом деле вся поэзия так или иначе о травмах, но эти раны, ушибы и ужасы детства-юношества скрыты в обычных текстах, прячутся за углом. Фем-письмо даёт возможность высказываться о травмах как о травмах: "Смотрите, у меня вот тут синяк. Он болезненный. А вот кровь идёт из пореза, видите? Она красная". Конечно, кого-то жутко напрягает, когда вещи называют своими именами. И мы можем сколько угодно прятаться за талантливыми метафорами в своих текстах. Но, в конце концов, изнасилование называется изнасилование, а менструация называется менструация.


Данила Давыдов.

1. Есть такое весьма распространенный способ отказа от серьезного обсуждения данной темы: мол, не важно, поэзия мужская или женская, важно, хорошая или плохая. Оставив за скобками спорную объективность знания о том, "что такое хорошо и что такое плохо", отмечу: да, в идеальном мире гамбургского счета, вероятно, эти деления не важны. Но на то он и идеальный мир, чтобы служить своего рода некой утопией, противопоставленной грубой реальности (не случайно то, что Шкловский сочинил притчу о "гамбургском счете", к тому же сомнительным образом решив сопоставить словесность с потным и грубым спортом борцов).

А в неидеальном смысле это разделение существует, причем на самых разных уровнях. Концептуалистский подход к имиджу автора предполагал, что совершенно не все равно, кто именно создает текст. Известна история, рассказанная Д.А. Приговым: "Мне однажды приносят стихотворение, говорят: "Почитай". Неплохое акмеистическое стихотворение, может, известного мне акмеиста, а может, нет. Объясняют: "Нет, это написал наш сосед". Я говорю: "Тогда это абсолютно неинтересное стихотворение". — "Но он специально так пишет". — "Тогда интересно". Возможно, через стихи мы выстраиваем имидж поэта, образ поэта, и назад, через поэта, прочитываем стихи. Но прежде всего мы пытаемся понять, в каком облике является в данное время в данном месте к нам поэзия". Эта крайне последовательная позиция требует особой теоретической позиции, позволяющей выйти за структуралистский аскетизм в пространство реальной телесности письма, в область понимания тех соответствий, что соединяет  пишущего и написанное.

Но на практике такой рафинированный взгляд на имидж как форму трансляции индивидуального и/или группового (последний опробован  тем же Приговым в циклах "женских" и "квир"-текстов) заменяется на имидж как форму сегрегации автора, навешивания на него ярлыков, обозначения четких амплуа, за пределы которого выходить не позволено. У М.Л. Гаспарова в "Записях и выписках" есть превосходный пример этого: "О. Седаковой звонили: "Нам для подборки молодых поэтов нужен реалистический мужчина и тонкая женщина — не посоветуете ли?". "Женская поэзия" в этом смысле может приобретать разные оттенки: от уважительно ограничивающего в определенных рамках до снисходительного и даже осмеивающего. В этом смысле возникает ситуация, когда сообщение в духе: "Мне все равно, кто это написал", - естественным образом получает продолжение (произносимое или подразумеваемое): "Вот N пишет так, что и не важно, что она женщина". Как в стилистике вроде "Я ничего не имею против евреев, у меня есть друзья-евреи" проступает самая омерзительная форма антисемитизма, так и в этой ситуации мы видим ярчайший пример мизогинии (но, если об этом сообщить говорящему так, он, вероятно, сильно удивится, насколько подобная стилистика автоматизирована).

Иными словами, перед нами классический пример подмены: "не важно, кто пишет" означает на деле "талантливые женщины пишут не хуже, чем мужчины". В этой ситуации маркирование женского письма становится борьбой двух жестов: подчеркнутая демонстрация собственной идентичности пишущими женщинами vs соединение присвоения "лучших" (в рамках той или иной эстетической, идеологической и т.д.) с сегрегацией "остальных" в особом бантустане "женской поэзии". По сути дела, утверждение уникальности собственного дискурса противостоит сведению "женского" к тематическому и/или интонационному (при всей очевидной невозможности отделить тематизацию от самой структуры высказывания и полной неопределенности понятия "интонация").

Иными словами, есть "женская поэзия" как (возможная) форма самоидентификации и противостояния нивелировке со стороны "производителей литературной нормы" (преимущественно мужчин, кстати), - и есть "женская поэзия" как жупел, как форма принижения и исключения. Путать эти два противоположных, антагонистических понимания "женской поэзии" очень опасно, но на деле это постоянно происходит.

2. В каких-то вышеописанных основах да, хотя здесь, конечно, есть важный нюанс. Проза, особенно нарративная, конечно же, подразумевает гораздо в большей степени тематизацию, привязку к некоторым конкретным предметным реалиям. И особенно это видно в прозе жестко жанровой (что шире, нежели "формульная" или "массовая"), которая, конечно, ориентированная на весьма строго выделенные (в том числе по гендерному признаку) группы потребителя, естественным образом требующего максимального отождествления с текстом, возможности идентификации с главным героем (главными героями), что, конечно, вполне подразумевает эксплуатацию и форсировано представленного гендера. Что касается прозы, не ориентированной на массового потребителя, то здесь скорее действуют те же механизмы, что я описал в отношении поэзии. С другой стороны, в поэзии могут возникать также масскультурные явления (вроде всякой современного эстрадного стихотворчества), и здесь рыночные законы тоже могут действовать прямолинейно (но не так, как в случае с "женским" или "мужским" палп фикшном).

3. Смотря что имеется в виду. Разумеется, история литературы знает множество примеров письма мужчин от лица женщин (как и обратных). Причины такого письма "под маской" могли быть различными: от сугубо игровых, мистификационных или пародийных (в духе "Сенсаций и замечаний г-жи Курдюковой за границей, дан л’Этранже" Мятлева) до вполне серьезных, связанных с необходимостью максимально сокрыть свою личность либо нарушить некие социальные конвенции. Однако примеров более глубокой работы, попытки говорить именно в том специфическим дискурсе, который порожден специфическим женским опытом, гораздо меньше. Я уже приводил пример Пригова. Могу сказать, что знаю среди современных молодых авторов как минимум одного, выступающего как авторка. То есть в принципе это возможно, но требует очень глубокой работы, и творческой, и интеллектуальной. Стилизовать относительно легко, а вот стать на какое-то время Другим – очень, очень трудно.

4. Ну, что касается вторичности, это смотря куда спускаться во времени и пространстве. В хэйанскую эпоху в Японии было совсем не так и даже отчасти напротив. Иными словами, здесь нет никакой эссенциалистской предзаданности, а есть специфика историко-культурных трансформаций. Но действительно, в рамках европейской традиции Нового времени модерность впервые сделала женские голоса в поэзии "как бы" равноправными – как бы потому, что мы продолжаем всерьез говорить на эту тему, а это признак того, что равноправия по сути так и нет (в тех вопросах, где оно есть действительно, мы обычно просто не задумываемся о нем: странно было бы, например, всерьез говорить сейчас о сословном происхождении). Совершенно очевидно, что блистательных (и просто талантливых) поэток сейчас огромное множество. Описать различие их творческих стратегий в рамках "женского письма" можно и нужно, чтобы и выделить какие-то универсалии, и показать принципиальную разнородность, разноприродность и различие в целеполагании у каждой. Это уже начало делаться (в статьях Леонида Георгиевского, Юлии Подлубновой, Анны Голубковой, покойной Людмилы Вязмитиновой)  – под улюлюканье безмозглых кавалеристов и смешки ФБ-общественности. Пока такая реакция продолжается, необходимы как раз синтетические работы, обобщающие все различные варианты женского опыта, проявленного в художественном письме. Время размывания "женского" как целостного придет, когда оно перестанет сознаваться как некий выделенный элемент общей литературной структуры. Но до этого, увы, еще далеко, особенно в отечественных условиях.

5. Фем-письмо, разумеется, нужно выделять, поскольку оно по факту само выделилось и самоутвердилось как значимый феномен. Но здесь есть множество подводных камней. Фем-письмо – письмо активистское в том смысле, что не просто предлагает репрезентацию женского опыта в художественном тексте, но формирует специфический дискурс, позволяющий судить не только о "женском". От того, возможно, ненависть многих к фем-письму и его представительницам: они, видите ли, претендуют не просто на выход из резервации, но  предлагают вполне последовательно выстроенный язык, альтернативный тому, что выработан десятилетиями (если не столетиями) "производтелелями литературной нормы". Политичность фем-письма во многом именно в этом: происходит не отстаивание собственной делянки, но демонтируются универсальные механизмы анализа реальности, в том числе литературной.

В самих поэтических текстах многих представительниц и активисток фем-письма, при этом, часто нет принципиального разрыва с тем, что делается в "остальной" актуальной поэзии, в том числе (но не только) пишущейся женщинами (хотя творчество каждой отдельной авторки, конечно, надо рассматривать отдельно). Если вообще поэзия, которую пишут женщины, позволяет говорить о тех или иных формах репрезентации идентичности и породившего ее опыта, то фем-поэзия выступает своего рода острием, направленным в сторону социокультурных механизмов, всегда готовых женскую идентичность репрессировать.

Возможно ли качественное развитие "женской поэзии" в сторону "ф-письма"? Думаю, да, но не в смысле становления всех пишущих женщин активистками, а смысле более четкого осознания специфики феминистического дискурса в качестве "осознанного женского", критически направленного на существующие сегрегационные механизмы. Что не исключает, конечно, и большего приятия, в том числе в форме влияния, собственно поэтических открытий, пусть бы и самых радикальных, совершенных в рамках фем-письма.

Снова, как и в опросе о "женской прозе", не могу удержаться от собственного комментария. Наши респонденты дали прекрасные, прочувствованные и обдуманные ответы, из которых складывается не только палитра мнений, но и панорама явления "женская поэзия", за что им всем спасибо.

Любопытен для меня спектр ответов на третий вопрос – могут ли женскую поэзию писать мужчины? Не отрицая такой возможности в принципе, наши собеседники каких только имен ни приводили, кроме самого, казалось бы, очевидного: Эдуарда Асадова. Об этом кумире всех советских старшеклассниц, читающих поэзию, мы много говорили с академиком Владимиром Новиковым в интервью о "внеэстетической поэзии". Вот как считает Владимир Иванович: "Мне кажется, воздействие стихов Асадова на молодую девичью аудиторию должны изучать не текстологи, а физиологи, проводить какие-то медицинские эксперименты – например, измерять давление… Я, будучи еще школьником, заметил, как моя одноклассница читала Асадова под партой: она в этот момент становилась женщиной. В выражении её лица появлялась загадочность Джоконды!..  Многие женщины зрелого возраста признавались, что увлечение поэзией для них начиналось с Асадова. Потом отходили, перерастали, и он становился для них ностальгическим воспоминанием. И для своих эмоций читательницы находили более сложных поэтов. А девушки, поступающие в магистратуру, пишут в графе "любимые поэты": Ахматова, Мандельштам, Асадов".  

Наверное, дело в том, что, отвечая, наши респонденты задумывались о текстологическом эксперименте, когда поэт "в брюках" пишет, подделываясь под поэта "в юбке". А ведь существует гораздо более просто толкование: "женская поэзия" как стихи про женщин, для женщин, любимые и признанные женщинами. В этом смысле Асадов, прямолинейный, наивный, назидательный и не подделывавшийся под образ противоположного пола, создал образцы той самой "женской поэзии", которую, Владимир Новиков не даст соврать, до сих пор ценят абитуриентки и студентки филфаков!.. Как советская начитанная старшеклассница, я не "обожала" Асадова, любила Генриха Гейне, Александра Блока и Николая Гумилева. Но как автор "скандальной" статьи "Диагноз: Поэт", считаю любовь к Асадову закономерной: в стихах ценится присутствие других людей, а не только страдающей  души Поэта. "Примитивный" Асадов это понимал. А все ли блестящие современные стихотворцы обоего пола разделяют эту поэтическую эмпатию?..