Мы-то, советские туземцы, хорошо знали, чем заканчивается любая попытка преобразовать харю коммунизма в "социализм с человеческим лицом", а именно это и декларировали тогда ПРОРАБЫ ПЕРЕСТРОЙКИ, большей частью отпрыски "комиссаров в пыльных шлемах", сгинувших на "этапах большого пути" или доживающих свой век на казенных подмосковных дачах, которые по сравнению с нынешними новорусскими дворцами выглядят бедными хижинами. В каком-то парижском кафе познакомил нас тогдашний отщепенец-эмигрант, а ныне видная литературная и общественно-политическая персона РФ, поэт
Юрий Кублановский, лауреат всяческих премий. Вышло почти по Василию Розанову. Мы, сверстники, 1946 года рождения, как глянули друг на друга "острым глазком", так и подружились на всю, получается, жизнь.
Ренэ в кругах российской художественной интеллигенции, пожалуй, один из самых популярных отечественно-зарубежных персонажей. Из-за того, что он безукоризненно, практически без акцента говорит по-русски, лучше, пожалуй, и чище многих советских и постоветских русских, про него даже пустили слух, что он вовсе и не француз, а имеет фамилию Герасимов и является незаконнорожденным сыном русской графини из Ниццы. Здесь правдой является лишь то, что первая его встреча с Россией произошла много лет назад на том самом Лазурном берегу, где нынче прочно угнездились наши богатенькие. И где он совершенно случайно, еще подростком, встретился в Каннах с русскими так называемыми "белоэмигрантами". В двенадцать лет познакомился с поэтом Екатериной Леонидовной Таубер, со временем стал ее, можно сказать, духовным сыном, отсюда, наверное, и легенда, что он – отпрыск графини. Хотя его родители – чистокровные французы, преподавали немецкий и математику, прадед был мелким французским буржуа, родного брата зовут Ален. А сама Екатерина Леонидовна, чтоб вы знали, по мужу Старова, являлась дочкой доцента Харьковского университета, о ее стихах писали Ходасевич, Бунин, Адамович. Много лет спустя Ренэ даже издал два сборника ее стихов, за свой счет, разумеется. На Лазурном берегу Франции вообще русских было тогда еще больше, чем сейчас, но в те годы практически НИКТО на Западе, особенно во Франции, русскими эмигрантами первой волны не интересовался. Кому, спрашивается, нужно было в "левом", розово-красном Париже творчество Юрия Анненкова, Константина Сомова или даже Александра Бенуа? Кто знал о "мирискусниках"? О них как-то даже НЕ ПОЛАГАЛОСЬ писать и вспоминать.
Когда Ренэ приехал в Париж в 1963 году, чтобы стать студентом Сорбонны, он был, практически, единственный французский студент-славист, который нарушил негласное табу и общался с эмигрантами. Такие встречи не рекомендовались, более того – были противопоказаны тем, кто строил академическую карьеру. Эмигранты первой волны для многих западных интеллектуалов были люди прошлые, отработанные люди, балласт истории. Но молодой "ниццеанец" считал, что у них было гениальное прошлое, есть достойное настоящее и непременно будет, извините за тавтологию, большое будущее. Француз уже тогда стал патриотом не только своей родины, но и России, которая, как он уже тогда понял, в отличие от многих русских и нерусских, вовсе не являлась синонимом Советского Союза. Общался с Георгием Адамовичем, Борисом Зайцевым, литературным секретарем которого вскоре стал, Владимиром Вейдле, Гайто Газдановым, многими другими нашими писателями, художникам, отчего и прослыл среди "прогрессивных" славистов "белой вороной". Считалось, что он – дурак, сам себя компрометирует и других подводит. Зачем он это делает, когда ему уже неоднократно намекали, что НЕ НУЖНО, советские товарищи могут обидеться?
Они и обиделись. В 1969-м, когда он был аспирантом-стажером, его выперли из Москвы, как "идеологического диверсанта", чтобы не смущал честные души советских людей "белогвардейскими" разговорчиками, не общался с Юрием Трифоновым, не передавал приветы от Бориса Зайцева его старому товарищу Корнею Чуковскому. Он даже попал в качестве отрицательного персонажа в знаменитую книгу мемуаров Цвигуна, заместителя всесильного начальника КГБ Андропова. Ну, того самого заместителя, который в 1982 покончил жизнь самоубийством…
Инна Лиснянская, Ренэ Герра, Евгений Попов, Владимир Салимон. Переделкино, 2000-е годы.Лет в пятнадцать Ренэ стал собирать открытки – виды России, а потом стал искать книги, изданные по-русски за границей, крошечным количеством экземпляров. Его изумляло – люди уехали из страны, которой больше нет, по крайней мере, для них, но продолжают писать, работать, как ни в чем не бывало, неизвестно для кого. Для будущей, что ли, России, освобожденной от коммунизма? Но тогда многим казалось, что "царствию Ленина не будет конца", и нынешние перемены были тогда просто непредставимы. Или для других эмигрантов? Так и там просвещенных читателей было не так уж много. Когда ты целый день вкалываешь на заводах Рено или крутишь шоферскую баранку, вечером тебе, скорей всего, не до чтения.
Эти писатели, поэты, художники жили вне времени и пространства. То есть, они, как и Ренэ Герра, шли ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ. Ведь тем временем в СССР создавалась новая культура, важно именовавшая себя то пролетарской, то соцреалистической. В большей своей части, за редкими исключениями, она была чужда "белогвардейцам" и, соответственно, слависту Герра. Ренэ говорил мне, что испытывал в годы своей юности изумительное чувство: можно было за гроши купить уникальную русскую книгу и на следующий день пойти к ее забытому всеми автору, чтобы он эту книгу надписал. Он со многими тогда познакомился, был бы жив к тому времени Бунин, он бы, наверное, и самого Ивана Алексеевича посетил… В его великолепном собрании, на которое нынче многие точат зубы, обвиняя профессора Ренэ Герра в меркантилизме и других смертных грехах, есть книги и журналы, изданные на русском языке в Шанхае, Харбине, Белграде, Праге, Риге, не говоря уже о Париже. И на то скорей всего была Божья воля, но уже тогда он понял в отличие от большевиков и большевизанов ЦЕННОСТЬ всего этого. Понял, что рано или поздно наша великая и чудовищная страна заинтересуется судьбой и творчеством своих изгнанников, ВЫНУЖДЕНА будет это сделать.
С 1975 года он читал студентам лекции по русской эмигрантской литературе и уже тогда убедился в подлинности термина "преемственность поколений". Живого классика Бориса Зайцева благословил на литературный путь Антон Павлович Чехов, Зайцев доверился юному Герра. Ренэ хорошо знал художника Сергея Шаршуна, встречался с Ириной Одоевцевой, другими нынешними знаменитостями "первой волны" эмиграции, которые, повторяю, были тогда НИКОМУ НЕ НУЖНЫ, в том числе и нынешним "перестроившимся", сменившим изучение Александра Фадеева и Чингиза Айтматова на Ивана Шмелева и Владимира Набокова. Он был счастлив, что захватил конец блистательного русского Парижа, устраивал чтения, стал автором известного, как нынче выражаются, мема: "русский "серебряный век" начался на берегах Невы, а закончился на берегах Сены". Сейчас это уже невозможно представить, но в те времена живых классиков – эмигрантов НИКОГДА не приглашали выступить... ну, хотя бы перед студентами Сорбонны, хотя они готовы были делать это бесплатно. Опять повторяюсь, но эта тема ведь и до сих пор больная. Их игнорировали, если не сказать "презирали". Павел Милюков, лидер кадетской партии, знаменитый историк, предложил свой архив Славянскому институту Парижского университета, но этот архив побоялись принять. Внучатая племянница Ивана Сергеевича Шмелева хотела отдать его архив Сорбонне, отказалась и Сорбонна. Зачем, де, нам этот фашист! Таких примеров Ренэ Герра знает множество, и, естественно, не всем такой СВИДЕТЕЛЬ советского и евросоветского варварства по вкусу, отчего мы и наблюдаем время от времени некое подтявкивание, очередную попытку оболгать и опорочить его.
Он – свидетель, и я свидетель. Не только того, как "зрелому социализму" пришла в нашей стране на смену другая идеологическая формация, пока что не имеющая (к сожалению или счастью) четкого определения, но и того, как одна за одной провалились попытки моего друга, русского патриота французского происхождения, Ренэ Юлиановича Герра, создать во Франции ли, в России мировой центр изучения русской культуры эмиграции и соответствующий Музей этой культуры, базирующийся на основе его собрания, не имеющего аналогов и ждущего, жаждущего изучения и введения этих сокровищ в культурный контекст современности.
Ренэ Герра и Евгений Попов. Бер-лез-Альп, 2003. Ни у того, ни у другого, ни у третьего правительства до сих пор не находится для этого денег, которые они предпочитают тратить на всякие глупости, весьма часто выдавая их за культуру. Лично для меня это как зубная боль. Огромная, уникальная, единственная в мире коллекция зарубежного русского искусства, эмигрантской культуры, не нужна, получается, ни там, ни здесь, подтверждая тем самым мою нехитрую еретическую мысль о том, что ВЕСЬ мир постепенно сходит с ума и погружается в новое варварство.
Нет, разумеется, при первых же признаках перестроечной оттепели во Францию зачастили советские эмиссары, которым Ренэ доверчиво показывал ВСЁ. Результатом обычно был сакраментальный вопрос: "Когда вы все это нам отдадите?" - "Кому это ВАМ? - вскипал "белогвардеец" Ренэ Герра. – Тем, кто сажал, стрелял, устроил Соловки и "философский теплоход", третировал эмигрантов, как нелюдей, а теперь захотел получить все их ценности НА ХАЛЯВУ?"
Именно тогда в газете "Известия" проявился преподлейший фельетон с характерным названием "Собака на Сене", убогие мысли которого подхвачены современными ничтожествами, перекрасившимися коммунистами, презрительно именующими моего друга "французиком из Бордо" и тут же ворующими у этого "французика" принадлежащие ТОЛЬКО ЕМУ текстовые и визуальные материалы для создания их собственных КРЕАТИВНЫХ "эмигрантских" сочинений, пришедших на смену более привычным и х кругозору и образу жизни псевдонаучным БОЛЬШЕВИЦКИМ отчетам на тему, например "XXVII съезд КПСС и актуальные проблемы советской литературы".
"Ну вот же какой нехороший этот Ренэ Герра, никак не желает шагать в ногу С НАМИ, не отдает, мерзавец, за бесплатно то, что ему якобы принадлежит по всем человеческим и Божьим законам, толкует о каком-то там, понимаешь, законе и "авторском праве", - гневаются они.
Делая вид, будто знать не знают о том, что вполне ныне обеспеченный заведующий кафедрой славистики в Ницце Герра некогда покупал на свои студенческие гроши те рукописи, рисунки, издания, которые без его призрения навсегда исчезли бы во времени и пространстве к великой радости погубителей России.
Что многое ему дарили художники и литераторы, доверившиеся студенту, потом аспиранту, потом профессору, Что он за всю свою жизнь не продал из своей коллекции НИ ОДНОЙ КАРТИНЫ. Что русское искусство – главная тема его жизни.
И еще следует помнить – интерес к его сокровищам и его персоне появился ТАМ исключительно после ЗДЕСЬ. Лишь после распада СССР, после того, как о нем и его собрании стали писать в посткоммунистической России, где к настоящим исследователям эмиграции, прекрасно сотрудничавшими с Ренэ Герра, тут же присоединились внезапно прозревшие экс-шестерки ЦК КПСС, лишь тогда стало невозможным не замечать его и во Франции. Пикантно, что отдельные западные слависты сначала были в ярости: зачем-де Москва интересуется всем этим барахлом? Каким-то там Ремизовым, каким-то "Солнцем мертвых" Шмелева, полоумным Платоновым, бунинскими "Окаянными днями"… Но против ветра не попрешь, поэтому, безусловно, лишь после того, как этих авторов стали у нас перепечатывать, писать о них диссертации, ученые статьи, снимать кинофильмы, ситуация изменилась. Ибо теперь это, к счастью, стало общим местом – что русская литература едина, как едина и вся Россия, которую большевицкие черти безуспешно пытались покрасить в красный цвет. Мы много и справедливо ругаемся, что перемены у нас в стране зачастую вершатся не так быстро, как нам хотелось бы. Но тот факт, например, что бывший "враг" Ренэ Герра признан наконец-то нашей страной, ежегодно читает лекции в столичных и провинциальных университетах, публикует в России книги, устраивает выставки и даже стал кавалером ордена Дружбы, внушает оптимизм даже такому закоренелому пессимисту, как я.
Ибо я-то помню, как у него украли ТРИНАДЦАТЬ драгоценных работ из его коллекции, а потом его же чуть ли не обвинили в этом безобразии, когда из Франции прибыли эти работы и тут же растворились без остатка в воровском российском пространстве. Безо всяких отрицательных последствий для лиц, за это преступление ответственных. Я вслед за Ренэ Герра считаю, что все-таки именно НАША страна должна в первую очередь заботиться о НАШЕМ наследии, а не отталкивать от себя с помощью всякой мелкой околокультурной сволочи достойных людей, которые свою жизнь положили на сохранение этого наследия. Почему бы России, где, наряду с нищими, полным-полно богатеев, не создать на русские деньги такой центр, хоть даже и в Ницце или Париже, где он будет служить русской культуре и в конечном итоге российскому государству?
Или все, что говорят власть имущие о возрождении духовности – туфта, а на самом деле им безразличны судьбы русской культуры?
Париж, 2006. Вопрос, перефразируя Бродского, "варварский, но верный". Четверть собрания Ренэ Герра – это подарки. Когда русские люди, волею судеб оказавшиеся за границей, поняли, что он не станет торговать их наследием, что оно копится в одном месте, они стали дарить ему то, что не продали бы ни за какие деньги. И он, ради памяти этих людей, никогда не отказывал устроителям различных выставок, предоставлял принадлежащие ему материалы бескорыстно, хотя несколько "единиц хранения", как я выше написал, у него просто-напросто сперли ушлые постсоветские жулики.
Анненков, Серебряков, Серебрякова, Шаршун, Андреенко, Добужинский, Кустодиев,Чехонин, около ПЯТИ ТЫСЯЧ оригинальных работ более чем ста художников – масло, холст, гуашь, акварель, тушь, свинцовый карандаш, пастель, сангина Серов… Тысячи писем Бунина, Набокова, Цветаевой, Бальмонта, Мережковского, архив
Тенишевой, часть архива Бунина, архив Галины Кузнецовой, душеприказчиком которой стал Ренэ Герра, часть архивов Зайцева, Шмелева, переписка Бальмонта, в том числе и неопубликованные письма Максима Горького… Из ПЯТИДЕСЯТИ ТЫСЯЧ собранных им книг около ДЕСЯТИ ТЫСЯЧ с надписями или автографами авторов. Особняком стоит русская поэзия в изгнании: Георгий Иванов, Владислав Ходасевич, Сергей Маковский, Цветаева, Бальмонт, Поплавский. Всё с надписями. Прекрасно представлен у него Ремизов: Четыреста книг с надписями, несколько сот писем, рисунки, знаменитые рукописные книги, просто рукописи… Единственный
в мире на сегодняшний день сохранившийся экземпляр "Двенадцати" Блока со ВСЕМИ иллюстрациями Анненкова, раскрашенными от руки им самим…
Голова кругом идет от великих имен и баснословных цифр. И ведь Ренэ Герра пускает в свой дом знакомиться с этим собранием, работать с ним всех, кому это действительно нужно. А не халтурщиков и конъюнктурщиков, у которых само существование в нашем изолгавшемся и безумном мире такого честного человека вызывает сатанинские корчи. Само существование, не говоря уже о практической деятельности профессора Ренэ Герра, русского патриота французского происхождения, деятельности, целиком вершащейся во имя и для пользы подлинной России, а не ее муляжа либо макета.
Одна беда – стареем. Все стареем. Все не вечны.
