"Прозаик, что бы он ни писал, делает слепок со времени". Опрос "Ревизора.ru". Часть 1.

"Ревизор.ru" пригласил к опросу, посвященному Всемирному дню писателя, известных российских и зарубежных авторов художественной прозы, пишущих на русском языке. Опрос получился воистину всемирным, как и праздник. Писателям мы предложили три простых, на наш взгляд, вопроса, чтобы "заглянуть" в писательскую кухню. Для удобства читателей "Ревизора.ru" опрос публикуется в двух частях.

 

Псевдоним Ольги Григорьевны Жуковой. Писатель, сценарист, соавтор сценариев художественных фильмов "Дикая любовь" и  "Зефир в шоколаде", кинокритик. Главный редактор канадского международного литературно-художественного журнала "НОВЫЙ СВЕТ". Автор шести книг прозы: романов, сборников рассказов, мемуаров. Лауреат премии Союза Писателей XXI века. Журнал "Дети РА", 2011, Международной литературной премии им. Григория Сковороды (Украина, 2016), имеет Всесвiтнiй орден зiрки "CREDO AD ASTRA" Диплом "За внесок у розвиток суспIльства" (Комитет з громадських нагород Украiни, 2020) и другие награды. Живет в Торонто (Канада).


Фото из личного архива писательницы. 

1.   Конечно — стремление рассказать историю. Есть в этом какое-то детское нетерпение: нафантазировал и срочно надо всех окружающих удивить. Когда история внутри тебя зарождается, вынашивается, тебя просто разорвет на части, если ее не записать. Хорошо, если к этому прилагается талант. И совсем хорошо, если тебя замечают, издают, читают. Писательская биография — это не только количество написанного и опубликованного, это еще и момент везения.

2.  Невозможно придумать того, что не имеет аналога на земле. Невозможно не отталкиваться от того,  с чем или с кем когда-то имел дело. Но ни один из моих персонажей не похож на тех, с кого были написаны. И я точно знаю, скольких прототипов пришлось "замешать в  пирог", чтобы он получился многослойным.

 

3. У меня нет этой преграды. При том, что мне милее писать о прошлом, я осознаю, что без понимания сегодняшнего мира, капитально изменившегося благодаря современным технологиям, невозможно объективно оценивать прошлое. Даже ностальгировать на бумаге надо, отдавая себе отчет, что комфортность существования современного человека намного выше, чем когда бы то ни было. Как это отражается на характерах и душах современников —и есть бесконечный источник тем для литературы. На мой взгляд, герой нашего времени еще только в процессе формирования в литературе. Мне все интереснее наблюдать за интернет-поколением "связанных одной сетью".  Можно не понимать их, роптать, но виртуальный мир вытесняет привычную реальность и влияет на человеческие отношения. Это новая реальность  для литературы тоже. Не собираюсь от нее отворачиваться.

Прозаик, драматург, художник. Произведения публиковались в коллективных сборниках, альманахах и толстых литературных журналах: "Дружба народов", "Октябрь", "Сибирские огни", "Москва", "День и ночь", "Полдень ХХI век", "Смена", "Байкал", "Енисей", "Сибирь", "Зелёная лампа" и др., в газетах "Культура", "Литературная Россия". Автор трех книг прозы. Лауреат Всероссийской премии им. В. П. Астафьева в номинации "Проза". Обладатель национальной премии России "Золотое перо Руси", специального приза жюри Международного драматургического конкурса "Премьера 2010", лауреат конкурса Игнатия Рождественского в номинации "малая проза", Шукшинской литературной премии губернатора Алтайского края 2019 года. Член Союза писателей России, союза писателей Москвы и Русского Пен-центра. Руководитель молодёжной студии Ангарского литературного объединения "АЛО - Пишите правильно!". Родился в Баку, живет в Ангарске (Иркутская область).


Фото из личного архива писателя. 

1. Вспоминаю школу, класс, может быть, пятый, когда учительница попросила меня что-нибудь рассказать, ну, и я рассказал. Это частенько  повторялось, и приходилось придумывать истории на ходу. От второй парты в среднем ряду до доски пара шагов, пары шагов хватало, чтобы выдумать историю, и не простую, а такую, чтобы зацепить одноклассников, взбудоражить, удивить, испугать....Главное было начать,  дальше история рассказывала себя сама. С тех  пор  меня не остановить, продолжаю это делать – сочинять и рассказывать.

2.  Пятьдесят на пятьдесят, или даже шестьдесят на сорок, где шестьдесят процентов вымышленных героев и сорок героев с реальными прототипами. Но и в тех шестидесяти процентах половина собирательных образов, никуда не деться от реальности, только использовать. И у меня немало историй с реально существующими героями: из свежего – трилогия "Давай взорвём весь этот свет!", например, а в романе "Бездомные комнаты" все до одного герои узнаваемы, некоторые живут по соседству, и многие знают о том, что они мои герои, а кое-кто даже гордится, в романе их истории получили огласку, местами раскраску, и, самое главное, продолжение...

3. Преграды нет, с современностью, как с чистым листом бумаги, борешься, сражаешься ежедневно, ежечасно, ежеминутно. И побеждаешь, когда чистый лист заполняет новая история из жизни, когда современность, окружающая тебя реальность становится твоей историей...

Эссеист, прозаик, японовед. Окончил Институт стран Азии и Африки МГУ, кандидат филологических наук. Автор первой отечественной монографии о Юкио Мисиме, шести книг и многочисленных публикаций в прессе. Работы переводились на английский, японский, сербский и другие языки. Лауреат Премии Андрея Белого, премии журнала "Новый мир". Работает в сфере российско-японской бизнес-дипломатии.


Фото из личного архива писателя.

1. Отвечая сразу на два вопроса. А что первично, ручка или бумага? Что необходимее? Сказать так же сложно, как про яйцо и курицу.

Здесь можно, со второго вопроса, конечно, свернуть, например, на дискуссию о моде на автофикшн, ее востребованности (Борис Куприянов в "Горьком" начал недавно этот разговор). Но, в пределе, надо ли? И талант, и описание реальных или нереальных прообразов – все это определяет то, что определить нельзя. Талант? Доля волшебства? Точные определения не помогут, они и не могут помочь, тут высшая алгебра же. Небесная даже.

Посему может какой-нибудь добрый человек писать о самом хорошем, полезном, о спасении бездомных котят. Но это будет плохой литературой и, не будучи литературой, просто не будет существовать. Это не работает, как сейчас говорят на нашем модном новоязе. А желчный Селин будет писать о том, как он ненавидит людей, и это будет прекрасной литературой.

Возможно, дело даже сложнее, чем эти неловкие моральные вопросы – котята или мизантропия – и выше. А это самое дело, дело литературы, в том, что талантливый, гениальный писатель понимает человека, жизнь, смерть, Бога. И уже не важно, позитивный он или негативный. Он дает знание. А знание это ключ и помощь. Как в науке.

Да и Селин, если копнуть чуть под поверхность, под кожу, совсем не мизантроп (врач, помогающий бесплатно беднякам, этакий Чехов, куда уж добрее). Знающий человека, его злобу, его добро, его боль, полным мизантропом не будет никогда. Его знание неминуемо роднит его с человеком.

2. Это, на мой взгляд, оптимальное состояние. Не только литература – не газета, не "сразу в  номер" и прочее актуальное (у нас же сейчас все актуально, поэзия, литература), но и действительно должна быть некоторая грань. Преграда тонкая, как перемычка воды между двумя стеклами. Она тонка, но как связывает. И как разделяет. Мне видится в этом что-то необходимое – некоторый момент "над битвой", спокойствия, отстранённости, не судейства свыше даже, а попытки объективности.

У моих любимых писателей – Михаила Булгакова, Эрнста Юнгера и, да, Гумилева – я бы назвал это благородством. Да, служить своей родине (все трое отдали долг полностью, двое – на фронте, в том числе добровольцами, в том числе с такими почетными орденами, Юнгер так даже с рыцарским), да, писать о жизни. Но не горлопанить, а говорить спокойным голосом. За это их и уважали многие и, как мы знаем, даже из противоположных лагерей. Мы знаем даже по столь частым спорам, не сказать грубее, в Фейсбуке и литературном процессе – это единственное спасение, иначе полная дрязга в коммуналке уже пойдет везде полностью.

Кстати, про коммуналку. На ее кухне ссорятся две стервозные хозяйки у плиты. Маргарита, жестом прекращая их распрю, говорит, что "обе вы хороши". Хороши, то есть плохи те, кто тратит время на ругань, а не на созидание. Или созидательное суждение. А если идти выше, то и Воланд, и Иешуа, да, вмешивались в процессы и судьбы, но были над схваткой. Не кидались в драку и толпу бить первого попавшегося, но вели ту высшую линию, что, в будущем и идеале, может привести к гармонии.

Или, если не ходить так далеко в прошлое, в чем красота "Зимней дороги" Леонида Юзефовича? В том, что он ни за красных, ни за белых, а за всех, всем сочувствует и понимает. Это и есть та преграда, что уберегает от поспешных злых суждений и делает ближе человека.

И, возвращаясь к Гумилеву, то, как отмечали годовщину со дня его смерти в прошлом году – когда не официальные организации, но простые люди размещали в своих блогах его стихи и рассказывали свои истории про него, все расставило на свои места.

 

Писатель, автор книг "Непостоянные величины", "Гнев" и "Ибупрофен". В 2021 году попал в список 30 самых перспективных россиян по версии журнала "Форбс" в категории "Искусство".


Фото из личного архива писателя.

1. Воображение любого человека, если мы не говорим о серьезных нарушениях, время от времени захватывают разные предметы, к действительности имеющие отношение опосредованное.

Это могут быть яркие сцены. Фантазию Фолкнера пленил образ девочки, которая испачкала штаны. Так появилась Кэдди, так родился роман "Шум и ярость".

Или это таинственные означающие. Навроде того жуткого наваждения, вцепившегося в героя пелевинского "Ухряба".

Некоторые имеют наглость полагать, что захватившие их предметы захватят и остальных. Те, кому это удается, причем не раз, и выбиваются в писатели.

2. Ничто не случайно, как учит нас Фрейд. Другое дело, что в каждом персонаже мы можем отыскать десятки следов, ведущих к разным лицам. С некоторыми автор мог даже не встречаться. И уж точно не в каждом следе литератор способен дать себе отчет. Главное – кивать на бессознательное, только не слишком активно.

 

3. Иногда возникает ощущение, что сто лет назад, во время великих проектов и великих испытаний, мне было бы интереснее. Тогда вспоминаю слова Троцкого: "Кто склоняется пред совершившимся, тот не способен подготовлять будущее". Поэтому живу и пишу с мыслью, что все значительное впереди, за одним из поворотов. А кредиты, QR-коды и регулярные (не)заманчивые предложения от банков и мобильных операторов – это временно.

Поэт, прозаик, эссеист, переводчик. Родился и живет в Москве. Окончил журфак МГУ. Автор нескольких книг стихотворений, романов и книг путевой прозы.


Фото из личного архива писателя.

1.  Биография даёт таланту материал, а умение рассказывать воплощает  этот союз в слове. И то, и другое, и третье одинаково важно.

 

2. Могу судить лишь по себе — почти все мои прозаические вещи имеют в основе реальные события, которые случились с реальными людьми. "Восточная трилогия " вся выросла из моих путешествий на Восток, например, а "Музей имени Данте" — из сюжетов русской истории в русской провинции. В "Красной планете" история священника — это история моего прадеда, например. Реальные истории я раздаю вымышленным персонажам. Иногда реальность — ярче  вымысла настолько, что я могу перенести в роман монолог, записанный на диктофон. Художественность начинается при монтаже вымысла и реальности.

 

3.  Как поэт могу сказать точно так же. Поэту всегда будет неловко и неуютно в своём времени, поскольку актуальное время и поэт живут в разных плоскостях, поэт в вертикальной, а время в горизонтальной.  Наоборот, прозаик, чтобы он ни писал, делает слепок со времени. Ему важно быть со временем в одном ритме, чтобы понять и осмыслить его. Любая проза – это попытка осмыслить историческое время и человека в нём.

 

Автор десятков публикаций и шести книг, включая роман "Деление на ночь" (в соавторстве с Е. Кремчуковым; финал "Большой книги"-2020) и биографии В. Д. Набокова. Финалист премии "Поэзия"-2021. Издатель и главный редактор литературного журнала "Берлин.Берега".


Фото из личного архива писателя.

1.  Для писателя первично видеть сюжет, потому что когда это происходит, далее всё зависит уже только от пишущего. Каким бы ни был автор одарённым, не обладая способностью видеть сюжет, он/а ничего не напишет — как в "Старухе" Хармса, когда рассказчик хотел написать великий текст про чудотворца, чувствовал в себе страшную силу, но сумел произвести только фразу "Чудотворец был высокого роста". Ну а сюжет можно увидеть во всём — если хотеть, если уметь.

 

2. Случайные совпадения бывают, но именно случайные, а когда автор даёт такое предуведомление, конечно, ни о чём случайном речи быть не может. Другое дело, что Рубина выразилась очень жёстко и даже грубо. Но сути это не меняет. Я часто держу в уме конкретного человека, но совершенно не всегда. И, конечно, наличие реального прообраза совершенно не значит, что человек какой в книге, такой и в жизни — но это и так очевидно. Кто-то из "прообразов" знает — к примеру, у меня есть рассказ, посвящённый школьным друзьям. Другие случаи тоже были. Но большинство не знает, и это хорошо.

 

3. У меня много претензий к нашему времени, но я в нём себя чувствую хорошо. Это некий парадокс, конечно. Но я исхожу из того, что у меня не будет жизни в другую эпоху, а значит, я не знаю, как бы я себя в ней чувствовал. Всегда есть соблазн представить себя Печориным, романтическим героем в серой безликой толпе, но это не так: у меня в целом всё хорошо, я рад, что могу в меру таланта заниматься литературой, и раз я это делаю в именно "жизни современной", значит, между нами преграды нет. Хотя, ещё раз, было бы гораздо приятнее жить в более спокойном мире.

 

Елена Крюкова. Поэт, прозаик, культуролог. Окончила Московскую государственную консерваторию (фортепиано, орган) и Литературный институт им. Горького. Член Союза писателей России. Член Творческого Союза художников России. Член Издательского совета Русской Православной Церкви. Лауреат премии им. М. И. Цветаевой (2010), Международного славянского литературного форума "Золотой Витязь" (2014, 2016, 2019, 2021), международных литературных премий им. И. А. Гончарова (2015), им. А. И. Куприна (2016), им. Э. Хемингуэя (2017, Канада), Южно-Уральской премии (2017), премии им. С. Т. Аксакова (2019), премии им. Ф. И. Тютчева (2020), премии журнала "Север" (2020), премии им. Н. Н. Благова (2021), премии им. С. Сергеева-Ценского (2021) и др. Публикуется в литературных журналах России и стран мира (Франция, Германия, Болгария, США, Канада). Создатель авторского "Театра Елены Крюковой". Живет в Нижнем Новгороде.


Фото из личного архива писательницы.

1. Первична – и во всю жизнь остаётся такой – жажда творческого высказывания. Вот вспомнила Волошина: "Всё видеть, всё понять, всё знать, всё пережить, / Все краски, все цвета вобрать в себя глазами, / Пройти по всей земле горящими ступнями, / Всё воспринять и снова воплотить".

Вот тут ключевые слова – "...всё воспринять и снова воплотить". То есть зачать и родить. Продлить. Если хотите, дать явлению, мысли, чувству надежду на бессмертие. Пусть это будет трижды иллюзией. Расхожая формула "жажда жизни" как нельзя лучше обозначает это извечное состояние творящего, рождающего. Рождать! Да! Зачинать и рождать, другого пути у живого нет. Мне скажут: бесконечно рождает и графоман. А вот тут дело уже в деталях: в наличии (или отсутствии) культуры, чутья, воли к жёсткой и точной, верной работе. Может ли талант равновелико самому себе работать? Я знала художников безумно талантливых, и они спились, свели счёты с жизнью, да просто ленились и сибаритствовали.

А ведь писательство – не только рассказывание историй, хоть так оно и считается уже много столетий. Текст бывает абсолютом философии. Походом Сталкера на Зону. Натуральной маяковской "ездой в незнаемое". Шествием обречённых брейгелевских Слепцов. Нелитературным креативом, записанным при помощи слов, вербальной помощи (таков, к примеру, Киор Янев с его "Южной Мангазеей", и в большой степени – моя "Юродивая"). "Это текст не литературный", - сказал про "Юродивую" поэт и критик Кирилл Анкудинов. Он сравнил эту книгу с гностическими писаниями первых веков нашей эры. Из каких пластов времён писателю приходят видения подобных текстов? Это необъяснимо. Поэтому литература – не только истории. Но и нечто иное. 

2.  Скажу сразу: такие формулы, вроде "все совпадения случайны", даются обычно коммерческим издателем на контртитуле книги, которая есть жанр. Законы жанра – а он давно известен и не блещет разнообразием: боевик, детектив, триллер, любовный роман, авантюрный роман – предполагают, что автор наверняка будет пользоваться имеющимися в багаже его памяти "случаями из жизни". Такая классическая формула, да, часто спасает автора, смело интерпретирующего подлинные житейские истории.

Но это касается коммерческих авторов. А художник?

Художник – не фотограф. И не копиист. Льву Николаевичу Толстому родня тоже предъявляла претензии, высказывала обиды; Танечка Кузминская-Берс узнавала себя в Наташе Ростовой, княжну Марью Лев Николаевич писал в память матери. Об Анне Карениной он сам сказал: меня вдохновила Мария Александровна Гартунг, дочь Пушкина, я Анну с неё писал. Но как же далеки герои, рожденные Толстым, от прототипов! Прототип – толчок, намек, по-цветаевски – умысел. Потом идет замысел. И потом, только потом – рождается вымысел. И вымысел уже ветвится, цветёт, рождает на свет Божий ПРОИЗВЕДЕНИЕ. То, чего не было раньше. И не будет никогда.

Я не сторонник переноса в литературу – в роман, рассказ, пьесу, стихи – случаев из жизни, конкретных людей, конкретики событий, если, конечно, это не исторический текст или документалистика. Люблю и предпочитаю вымысел – ибо это новая планета, а не хоженые дорожки.

...Там на неведомых дорожках

Следы невиданных зверей...

Фикшн слишком близко, рядом идёт со сказкой, с легендой, с мифом, с архетипом.

Для меня - но, подчеркиваю, это мое, личное, я такое люблю, я сама так работаю – важны и интересны миф, архетип, создание нового мифа, сотворение Мiра.

Конечно, куда мы денемся от жизни и ее ярчайших впечатлений? Вот у меня есть семейный роман "Старые фотографии". Взята мифологема Старого Фото, близкая многим людям, почти всем, и наложена на историю уникальной семьи: моей семьи. И что, разве это точнёхонькие портреты? Конечно, нет! Я заново рождала эти жизни и заново, сама, их проживала. Ну, даже потому, что я многого не знала, и важно было это – событийность, образный ряд – сочинить в русле известной мне семейной музыки.

Есть критики, что на полном серьёзе заявляют: вы не были на войне, вы не участвовали в бою, какое вы имеете право писать сражение? Мой роман "Солдат и Царь" – историческое пространство: Тобольск, Екатеринбург, расстрелянная Царская Семья. И что же, если я не жила тогда и не знала Царя лично, и не беседовала с ним, и если я не участвовала в битвах Первой мировой – уж и историческую работу нельзя писать? Это абсурд. Историческую литературу ещё никто не отменял.

Спрашивают: какого это знаменитого врача и чьего смертельно больного сына вы изобразили в романе "Хоспис"? Когда я отвечаю: я их выдумала, - люди очень огорчаются. Человеку нужна надежда на правду, подтверждение правды. Ну, что написанное произошло НА САМОМ ДЕЛЕ.

И, когда на такой же вопрос о романе "Иерусалим": "А монахиня Вера сейчас где, в Горненском монастыре в Иерусалиме или вернулась в Сибирь?" – я отвечаю: "В Сибирь вернулась", – люди радуются и успокаиваются. Литература для людей всё ещё остается негласным подтверждением – и утверждением – истины, подлинности. Чтобы "как в жизни".

Однако в художественном тексте могут быть и смешения подлинности и выдумки гораздо более высокого градуса. У меня скоро премьера. В "Ревизоре.ru" говорю об этом впервые в Сети. Этой весной выйдет моя новая работа "Раскол". Там Семнадцатый век, архаика, узнаваемые персоны, и... не только. Я отваживаюсь шагать в непознанные земли, в необъяснимую атмосферу. Пусть будет интрига, сами увидите. Мне надоело линейное мышление, классическая линейная композиция, линейно движущиеся герои. Я стала работать с Временем. И это оказалось круче, чем все рассказы всех завлекательных историй. Умолкаю... скоро!.. Ну вот какие там прообразы? Хотя и они там есть, их издалека видно, и они бесспорны.

3.  Вот не зря я коснулась мелодии Времени. Я, в отличие от Николая Гумилёва, всеядна, как Святослав Теофилович Рихтер. ("Какую музыку вы больше всего любите исполнять?" – "Я всеяден!"). Люблю всякие-разные времена, любуюсь ими, и, свободный-вольный житель в них, могу по временам странствовать, скитаться. Это, кстати, может сказать о себе почти каждый художник. Художнику, как блоковским Скифам, внятно всё. Художник – душа обнимающая и Дух всеобъемлющий. Великолепно Михаил Врубель изобразил этот Дух - он и в Шестикрылом Серафиме, и в Демоне летящем, и в Демоне поверженном. Это византийская икона "Царь Космос" – царственное Время глядит на меня, и я, то зверь, то человек, гляжу на него, я и служанка его, и родня его. В нас одна кровь. Почему Ефремов, Лем, Стругацкие писали романы о будущем? Соблазн – заглянуть во Время. Пророк Исайя, пророк Даниил и другие библейские пророки, Заратуштра, Нострадамий работали с Временем. Художник, пророк и юродивый напрямую работают с Временем. Работаю с ним и я. Это, честно, самое увлекательное в искусстве. И, может быть, самое важное. Потому что в этой работе Время и его пульс эквивалентны человеку и биению его крови. Так все крепко связано. Намертво.

Время – это суждённая нам всем смерть. И это та жизнь, которой мы никогда не надышимся, не напьёмся ею; всегда будем её жаждать. Отсюда рождается искусство. Искусство – это вечная, неутолимая жажда. Ты подставляешь руки, пьёшь и не напьёшься. И часто пьёшь собственные слёзы. "Кто никогда не ел своего хлеба со слезами..."

Однажды я сказала одному человеку: каждый художник пишет свою Библию. Сейчас добавлю: и неважно, прочитают ли, важно – написать. Вон царь Давид пел, просто пел свои псалмы, для Бога и для себя одного. А сейчас строки его Псалтыри на весь Мiръ огнём горят.